Тони, задыхайся, кричи (СИ)

Блейк дышит тяжело и несмело, будто сдерживая внутренние порывы, закрывает их на все замки и выкидывает ключи, лишь бы не встретить в ответ на желание помочь очередную пулю. И знает, что не получит, но боится той боли как-то фантомно, ведь в голове только и стучит, что она сделала тот чёртов выстрел. Он аккуратно проводит пальцами по её щекам, стирая прозрачные дорожки, притягивая ближе, несмотря на опасения, и утыкается лбом в её лоб. Кларк устраивает руки на его плечах, до дрожи боясь, что это игра воспаленного сознания. Что он на Санктуме, что он умирает, а она просто сходит с ума.

Пальцы стягивают его футболку едва ли не до треска.

— Но не смей винить себя в этом. Не смей. Мне… Насколько я знаю… туда попадают не за то, что делают или не делают, а за то, сколько вины ты возложишь на себя за это. И я знаю, что ты винишь себя во всём, что мы сделали, чтобы выжить. За всех, кого убили, и… Кларк, обещай, что простишь себя. Обещай, что дашь себе это прощение.

— Я не могу, Беллами, — она нежно, аккуратно и трепетно трется носом о его щеку, забывая (сь), пока Блейк входит в транс, они дрожат на изнанке сознания, исполняя только им известный танец, которому не требуется никакая музыка, только синхронная дрожь миров, которым было суждено встретиться, — понимаешь, я не могу… Я закрываю глаза и вновь вижу тебя. Вижу то, как стреляю в тебя. Вижу, как ты падаешь. А потом ухожу.

[сбегаю]

— Прости себя, Кларк. Прости хотя бы за это. Ведь я простил. Позволь душе успокоиться. Что ты делаешь?

Она не перестаёт касаться, гладит неспешно, кладёт голову ему на плечо и скатывает её вниз, к сердцу, что обидела.

Что раздробила на мелкие осколки.

Что опустошила и вырвала с корнем.

— Хочу услышать стук твоего сердца.

— Зачем? — шепчет он губами, обезоруженный.

— Потому что стала причиной, по которой оно остановилось.

— Пуля прошла в дюйме от него, — Беллами сглатывает, когда она крепче впечатывается в него.

Не подпускай.

Гони прочь.

Ну, же забудь её!

Она ненамеренно лишает контроля, он ненамеренно её — рассудка.

— Пара миллиметров, и я бы больше никогда не увидела тебя.

Кларк беспорядочно целует его лицо: щеки, нос, виски, а когда доходит до губ, то останавливается, опаляя горячим дыханием, удивленная и пораженная собственным поступком.

— Пара миллиметров, и я бы никогда не смог стать тем, кого ты целуешь.

Беллами сам поддаётся вперёд, тянется к эфемерному свету, которого так давно и так страстно желал. Касается её губ и мягко придерживает за талию, встречает, как заждавшийся, — с трепетом и немыслимой осторожностью, будто Кларк как минимум хрустальная статуэтка, имеющая небывалую ценность.

Они отрываются, когда терпеть уже невозможно, когда хочется дышать, не только испивая до дна души друг друга, но и воздухом.

— Кларк… — Беллами произносит её имя той же интонацией, что и всегда, что и тысячи раз прежде, и у неё дрожат коленки. — Единственная дыра, что была в нём, была занята тобой. Я так сильно злился на тебя, но потом понял, что злость не имеет веса, когда мы снова встретились. Я хочу, чтобы последним единственным выбором, который я принял, была ты. Всегда была ты.

— Я люблю тебя, Беллами.