Брат молча кивнул. Возможно, это было начало его стараний снова объединить все семейство.
– Мама… – проговорила Вайолет и взяла ее затянутые в перчатки руки. – Я так рада, что ты пришла.
Мать еще больше сдвинула брови и отняла у Вайолет руки.
– Я не очень хорошо себя чувствую, – пожаловалась она. – Не надо было ехать сюда. Я проделала такой путь – и только ради… этого?
Она с отвращением окинула взглядом часовенку. Возможно, Том и Эвелин заманили ее на крестины обещанием, что церемония будет проходить не в какой-то убогой часовенке, а в более грандиозной части собора.
– Ох-ох, что бы сказал обо всем этом Джеффри… ей-богу, не знаю.
– Это любимая часовня отца. Поэтому я ее и выбрала.
– Какое счастье, что вы приехали, миссис Спидуэлл! – вдруг воскликнула Луиза Песел, шагнув вперед и протягивая руку. – Мы все ждали вас с большим нетерпением. Меня зовут мисс Песел, в соборе я возглавляю группу вышивальщиц. Ваша дочь сделала для собора, для всех нас, много прекрасных вышивок… не сомневаюсь, что вы знаете об этом.
Мать Вайолет быстро оглядела меховой воротник Луизы Песел, ее слегка старомодную шляпку, оценила присущий ей властный тон и холодно кивнула.
– Приятно с вами познакомиться, – сказала она.
Она увидела наконец человека, присутствие которого делает это сборище правомочным, подумала Вайолет, пряча улыбку.
– Отношения между ребенком и бабушкой в семье чрезвычайно важны, вы не находите? – продолжала меж тем мисс Песел. – Под руководством моей бабушки, например, я сделала первую вышивку. И тем самым, в сущности, определила всю свою дальнейшую судьбу. Подойдите же и поприветствуйте внучку.
Миссис Спидуэлл не стала противиться и позволила подвести себя к Джильде, в которой она с облегчением узнала знакомое лицо. Никто из ее родственников не осмелился разъяснить ей истинную природу ее отношений с Дороти, с молчаливого согласия всех было решено, что новость о рождении Вайолет ребенка и так может серьезно потрясти ее.
– А вот и наша Айрис! – воскликнула Джильда, протягивая ребенка. – Она уже больше не плачет, как будто нарочно ради вас.
Миссис Спидуэлл критически оглядела внучку.
– Вайолет, на ней твоя крестильная сорочка? – спросила она.
– Да, мама, – ответила Вайолет и шагнула вперед.
– Великовата для нее. Но ведь ты была крупным ребенком. Толстенькая, как йоркширский пудинг, вот какой ты была.
Вайолет поймала взгляд Кита Бейна: услышав столь неожиданное сравнение, он усмехнулся и подмигнул ей. Кит Бейн очень гордился, что его пригласили быть крестным отцом, и ему доставляло большое удовольствие все происходящее.
Выставив вперед подбородок, Айрис внимательно разглядывала свою бабушку.
– У нее глазки Джеффри, – заметила миссис Спидуэлл.
Глаза у отца Вайолет были, вообще-то, бледно-голубые, в отличие от кристально-синих у Айрис, но Вайолет не собиралась с ней спорить.
– Садись, пожалуйста, мама, и мы начнем.
Айрис не оценила по достоинству благость воды на своем личике – пусть даже вода эта была святая, – почти всю церемонию она орала благим матом и успокоилась только тогда, когда Вайолет унесла ее в пустую соседнюю часовню и покормила. Когда они закончили и насытившаяся Айрис успокоилась у нее на руках, у Вайолет появилась возможность наконец снова пообщаться с гостями. Большинство из них сгруппировались вокруг миссис Спидуэлл, доставив ей удовольствие тем, что слушали ее рассказы о своей новой жизни в Хоршеме. Дороти, как всегда, пребывала в каком-то своем мире, она изучала витражи Исаака Уолтона. Морин о чем-то болтала с миссис Харви. Кит Бейн куда-то пропал – наверное, пошел покурить.
– Вайолет, подойдите к нам, дорогая, мы хотим вам кое-что показать, – позвала мисс Песел, она стояла рядом с Джильдой и манила Вайолет рукой.
Они вывели ее из Рыбацкой часовни, остальные тоже пошли за ними и по ступенькам поднялись в пресбитерий. На всех стульях были разложены подушечки для коленопреклонений, и подушечка Вайолет с желудями и шляпками в клеточку тоже где-то была среди них.
– Смотрите! – Джильда махнула рукой в сторону сидений для певчих слева.
Вайолет посмотрела туда, и у нее перехватило дыхание. В последний раз, когда она несколько месяцев назад была здесь, на этих сиденьях было всего двадцать подушечек. А теперь на скамьях красовались еще и десять длинных подушечек, ослепляя своими великолепными красками. Она подошла поближе. На каждой длинной подушечке было вышито по два исторических медальона с затейливой сине-желто-зеленой каймой. На медальонах были изображения Ричарда I, Генриха VIII, епископов Эдингтона и Уайкхема, Карла I, а также сцена разрушения внутреннего пространства собора солдатами во время Гражданской войны. Здесь был даже медальон с изображением Исаака Уолтона. Оставалось место еще для пары десятков подушечек, но и без них все смотрелось великолепно.