Тонкий холод. Книга баллад

Если хотите вы друга
старого повидать,
ибо душа ваша просит
что-то, но – досказать, —

вот только друг переехал:

вам не узнать куда,
и встреча ваша померкла,
точно в небе звезда, —

подумать вам, может, стоит:

есть ли еще в живых,
тот, с кем вы ищете встречу —
иль он в мирах иных, —

при этом второстепенен

фактов простых расклад,
зато ваша мысль настроит
душу на новый лад, —

покажется вдруг вам странным —

кто вас о том просил? —
отныне искать вам друга
не покладая сил, —

легкость ведь правит сим миром:

легче всего в нем свет —
после него ж вашей мысли
ничего легче нет, —

и разве что вескость сути

вам придется учесть,
что, как стрелу, оперяет
в вас спешащую весть, —

и если она так важна,

то уже не беда:
где ваша случится встреча,
как, впрочем, и когда, —

закономерность я эту

часто мог наблюдать,
она меня научила
главному в жизни – ждать.

Рождественская ярмарка

Ярмарка в городе под Рождество:
детское в сути своей волшебство.

Звезды мерцают как ласковый взгляд —

близкие так меж собой говорят.

Высь, точно сцена в антракте, темна —

ждет продолженья спектакля она.

Четок рентгеновский снимок луны —

компас она в путешествия-сны.

Да и тревожащий ход облаков —

под Рождество он совсем не таков.

Нынче у неба особая стать —

стало оно как рукою подать.

Странно: в конце первой трети зимы

вы в эпицентре мороза и тьмы

плотно одеты в уют и тепло.

И на душе, как от свечки, светло.

В лицах игрушек блаженство и свет —

сладко евангельский спит там сюжет.

Ангел, Мария, Иосиф, волхвы —

тысячу раз всех их видели вы.

Но – не успели они надоесть:

может, и вправду, благая в них весть?

Или их с нами совместная грань —

только традиции вечная дань?

В общем, на данном этапе пути

смысл в инфантильности нужно найти.

Всякий немного печален конец,

пусть в нем и делу любому венец.

Только к началу спасает нас бег:

чисто оно от печали, как снег.

Детство – начало всех наших начал,

в нем наш по жизни последний причал.

Хоть мы и к старости телом плывем,

к детству глубинным сознаньем идем.

Вот только детство в аспекте таком

не назовешь инфантильным цветком:

слишком субтильно его вещество,

грубо на фоне его Рождество.

Это и шепчет любому из нас

сердца его безошибочный глас:

святости празднество не лишено,

но, как и все, преходяще оно.

Скоро, как водится, Пасха придет —

тонкая в сердце тревога войдет.

Будет тревога по званью такой,

как и рождественский светлый покой.

То и другую вместить нам нельзя:

это и есть неземная стезя.

В сущности и без каких-либо «но»:

в деле господнем так быть и должно.

Первородный грех, воочию явленный в мюнхенском метро

1.