Тонкий меч

У стен лежал разный садовый инвентарь: грабли, вилы, пилы, мотыги. И множество острых инструментов, одни — покрытые ржавчиной, другие — блестящие и, наверное, недавно наточенные: топоры, ножи, садовые ножницы. У окна были свалены тяпки, словно груда железных вставных челюстей.

Спартакус вошел вслед за нами и закрыл дверь.

Садовник Спартакус

— Садитесь, — сказал хозяин. И махнул в сторону стола. Мы уселись на узкой скамье, тесно прижавшись друг к другу. Сам Спартакус опустился на кровать с тонкой периной. Он не сводил глаз с Принцессы, но по его лицу трудно было понять, о чем он думает. Повисла странная тишина.

Наконец Принцесса решилась нарушить молчание.

— Я и не знала, что в Заземелье кто-то живет, — сказала она.

Спартакус лишь хмыкнул в ответ, и снова стало тихо. Даже в ушах звенело. Принцесса указала за окно.

— У тебя красивые цветы.

Садовник ответил ей холодной горькой усмешкой.

— Да, красивые цветы. Только никому не нужные.

Он поднялся, подошел к окну и стал смотреть на свой сад. В его облике было что-то невыразимо грустное. Казалось, затаенная печаль просачивается из него наружу и, словно облако, окутывает уродливое, криво сшитое тело.

— Почему «никому не нужные»? — спросил я.

— Потому что мои цветы — жалкое подобие настоящих роз, — ответил Спартакус, не поворачиваясь. — А ведь когда-то я жил в Скриме!

Принцесса тихонько и понимающе вздохнула.

— Там в самом деле роскошные розы, — улыбнулась она. — Целые розовые поля возле дистиллировочной — это что-то особенное…

— Знаю, — неожиданно резко сказал Спартакус. Он посмотрел на Принцессу так, словно хотел пронзить ее взглядом. — Я сам за ними ухаживал.

Он прошелся по комнате и, заложив лапы за спину, стал осматривать свои инструменты — и ржавые, и острые. Потом вздохнул.

— Дистиллировочная? Это где делают розовую воду? — уточнил я.

— Именно, — подтвердил Спартакус. — Когда-то давно я служил там садовником. Огромные поля, тысячи цветов — все это было у меня в лапах. И все это — для Господина Смерть.

Когда он произносил последнюю фразу, голос его дрогнул. На короткий миг он закрыл глаза и постоял так, вздохнув пару раз, будто хотел сдержать рыдания. Мы трое не знали, что сказать.

Наконец Спартакус собрался с духом. Он поднял с пола садовые ножницы, осторожно провел лапой по острым лезвиям, сжал деревянные ручки. И снова посмотрел на Принцессу.

— Твой папа не рассказывал тебе обо мне?

Она покачала головой.

— Не помню.

Спартакус коротко и неестественно рассмеялся.

— Совершенно стерт из памяти, — пробормотал он.

Садовник взял табуретку, сел напротив нас и положил ножницы перед нами на стол.

— Он все у меня забрал, твой папа Король, понимаешь? Забрал то, что мне было дорого. Я любил Господина Смерть всем сердцем. Работа на дистиллировочной помогала мне выразить мою любовь. Я словно приближался к Господину Смерть. Когда он садился в повозку и вдыхал розовый аромат, я как будто оказывался с ним рядом.

— Мне кажется, большинство спартанов чувствуют то же, что и ты, — сказала Принцесса.

— Но Король играл нашей любовью! — выпалил Спартакус. Мы втроем подскочили от этого внезапного злого выкрика. — Мне поставили подножку!

Принцесса не знала, куда девать глаза. Мне стало жаль ее. Она ведь не отвечает за поступки Короля Спарты. Но Спартакус, похоже, считал иначе.

— Что же… случилось? — с запинкой спросил я.

Хозяин снова потрогал садовые ножницы. От одного вида этих лезвий у меня мурашки бежали по спине. Когти у Спартакуса были короткие и грязные, сточенные от постоянной работы, а вот ножницы — длинные, острые и блестящие.

— Что случилось… — повторил он. — Появился другой.

— Другой кто? — удивился Трине.

— Другой садовник, — ответил Спартакус. — Однажды Король привел его и сказал, что теперь мы будем работать вместе, помогать друг другу… Потому что одному мне тяжело со всем справляться.

Он покачал головой и часто заморгал.

— Я не мог этого вынести, — прошептал он. Из мокрого носа показалась капля, он утер ее рукавом. — И вот однажды поздно вечером, когда никого не было, я полил розовые поля уксусом. Розы побледнели и быстро засохли. В дистилляторе потом еще долго воняло. Когда спартаны-уборщики вымыли полог повозки Господина Смерть этой водой, запах получился ужасный. Королю я сказал, что во всем виноват новичок. Но ложь раскрылась. У меня нашли бутылки из-под уксуса. Полог был сильно поврежден, так что наказание последовало суровое. Мне отрубили голову и сослали сюда.

Я вздрогнул, увидев его большой белый шрам. Каково это — быть разрубленным надвое?

Спартакус, видимо, угадал мои мысли, потому что посмотрел на меня и сказал:

— Да, это больно. Но изгнание еще больнее. И до сих пор я страдаю. Горько сознавать, что в Скриме все продолжается без меня, словно меня и не было…

Его большое уродливое тело сотрясли рыдания. По щекам потекли слезы, рот скривился. Он снова положил лапу на ножницы.

— Интересно, ваше высочество, — медленно произнес он, — есть ли что-нибудь, что способно причинить вашему отцу такую же боль?