Тонкий профиль

Цех полностью автоматизирован, кажется простым и красивым, радует глаз гармонией и красочной палитрой, выделяясь даже среди прочих цехов красивого металлургического производства. Стан здесь импортный, американский. Скорость прокатки высокая — 250–300 метров в минуту. Но руководители цеха, в том числе заместитель начальника Наум Иосифович Каган, и директор завода настояли на создании второго горячего цеха, со станом отечественной конструкции и еще больших скоростей.

В древних русских рукописях, когда хотели похвалить человека, называли его кротким. На заводе про Кагана говорили — деликатный. У этого человека не было ни тени бесцеремонной напористости или грубоватой фамильярности, которые порой свойственны производственникам. Он и по телефону, это я слышал сам, всегда разговаривал ровным голосом со всеми, никогда не повышая топа.

Как-то в один из вечеров Терехов пригласил меня зайти в гости к Кагану — одному из своих первых наставников.

Наум Иосифович занимал отдельную квартиру в новом шестиэтажном доме на улице Машиностроителей. Стараниями хозяина квартира была обставлена со вкусом. В гостиной, отделенной от коридора, стеклянной дверью, стояла хорошая мебель, мягкие кресла и диваны в белоснежных чехлах. В одну из командировок Каган купил и перевез из столицы пианино, в Челябинске его тогда, к сожалению, нельзя было приобрести. Он был хорошим музыкантом, обладал отличным слухом, играл еще и на скрипке. Терехов говорил, что Наум Иосифович особенно любит Чайковского и Рахманинова.

В тот вечер, слушая его игру и глядя на бегающие по клавиатуре длинные, тонкие нервные пальцы, я подумал, что Каган мог бы, возможно, стать хорошим пианистом, если бы не был таким хорошим инженером.

"Угостив" нас музыкой, хозяин дома показал Терехову несколько технических журналов и немецкие, чехословацкие иллюстрированные каталоги новинок трубопрокатного производства. Заговорили о станах.

Странное дело. На моих глазах это повторялось не раз. Собираясь отдохнуть и развлечься, гости Кагана в начале или в конце вечера обязательно обращались к теме цеховых событий: что-то вспоминали, над кем-то шутили, кого-то хвалили — и никому от этого не становилось скучно.

— Скорости, скорости! — говорил сейчас Каган. Он имел в виду проект нового стана. — В наш век так быстро меняются понятия о скоростях. Мы до сих пор приводим сравнение: "быстрый, как ветер"! А скорость ветра — это каких-нибудь сорок — шестьдесят километров в час. Ветер — черепаха по сравнению с реактивным самолетом, делающим тысячу километров в час.

— Это так, — кивнул Терехов. — Но иной раз видишь пропасть между вершинами науки и узкими ущельями практики, где еще до черта кустарщины, ручного труда.

— Будущее техники — то, что сегодня в лабораториях ученых, — заметил Каган. — Однако есть, конечно, в пашей инженерной армии сочинители всякого рода бумаг да и просто равнодушные, инертные исполнители.

— Вот именно, — согласился Терехов.

Мне показалось, что он чем-то озабочен и только ждет момента, когда можно будет заговорить о том, что его тревожит. Пока же разговор перекинулся на гастроли одесской оперы в Челябинске, на открытие нового оперного театра в городе.

Часов около десяти мы втроем вышли погулять. В квартире остались домочадцы хозяина — его жена, мать жены, двое сыновей. Эту большую семью, любя всех, тащил он на своих плечах.

Наум Иосифович надел известный всему цеху темносиний плащ и синюю кургузую кепку. Даже в полутьме центральной улицы поселка, неярко освещенного матовыми гроздьями фонарей, нашего спутника узнавали многие.

В конце улицы, на спуске к скверу, молодежь толпилась вокруг здания кинотеатра. На стенде висела от руки написанная афиша: "Заграничный музыкальный фильм".

— Может, зайдем? — предложил Каган.

— Спасибо, мне что-то не до вальсов, — мрачновато ответил Терехов.

От кинотеатра мы пошли вдоль озера по широкой асфальтированной улице. От озера тянуло свежестью. Линия берега расплывалась в полумраке и угадывалась лишь по глухому всплеску воды. Неподалеку от деревянной эстакады стояла вышка для прыжков. Одинокий фонарь отражался мутной звездочкой в темных волнах.

— Как хорошо здесь, какой чистый воздух! — вздохнул полной грудью Каган.

Мы подошли к каменной круглой беседке, белевшей у самого берега. Присели на скамейку. Несколько минут молча слушали, как свистит над домами ветер, тихо накатываются волны.

В Челябинске постоянно дуют ветры, особенно сильные весной и летом. Часто в порывах ветра, в пыльных смерчах, столбы которого взлетают в небо, чувствуется соседство знойного юга и степей Казахстана. Но в тот день ветер был северный, со стороны гор.

— Свежо что-то, — заметил Терехов, поднимая воротник пиджака. И, не выдержав, наконец, спросил. — Как же все-таки мой проект?

Я уже знал, что проект его касается калибровки валков. Впервые предложил увеличить силу обжатия валков Каган. Речь шла о главной редукционной клети. Когда сделали это, скорость стана возросла, а следовательно, выросла и производительность.