Тонкий профиль

Александр Гречкин лежал на больничной кровати около окна и хорошо видел сад, прорезанный черным асфальтом дороги, по которой плавно катилась санитарная машина, слышал, как озабоченно постукивают по асфальту каблучки медсестер. За садом, вдали, виднелась труба ТЭЦ, очень высокая, от нее правее, у горизонта, — промышленные строения его родного трубопрокатного завода.

Главной достопримечательностью и украшением этого отдаленного километра на четыре от завода тихого местечка было озеро, совсем близкое, так что из окон верхних этажей просматривался песчаный берег.

Само здание больницы, под стать красивому озеру, радовало глаз современными, легкими архитектурными формами. Огромные окна, пропуская солнечные лучи и зеркально отражая голубизну водоема, помогали разом охватить всю эту красоту и водную ширь, огромность неба и глубину необозримого пространства. Так что, если бы врачи заводской больницы захотели использовать целительную силу эстетотерапии, они имели бы на это не меньшие возможности, чем в кавказских и крымских здравницах.

Заводская больница обслуживала весь прилегающий жилой район, в котором насчитывалось несколько заводов, научно-исследовательский институт. Но самым большим был трубопрокатный завод, и поэтому в коридорах своего терапевтического отделения Александр, прогуливаясь в легком, не очень новом халате и шаркая по полу шлепанцами, встречал не меньше знакомых, чем в цеховой конторе.

Несколько дней назад в ночную смену Александр вдруг почувствовал себя плохо. Он шел вдоль длинного ряда прокатных клетей. И казалось ему, что в эту ночь здесь необычно жарко. Впрочем, около стана всегда была высокая температура. Даже зимой, когда морозный воздух входил в открытые ворота, через которые ввозили в цех железнодорожные платформы.

Летом же в жаркие дни вентиляция в цехе и вовсе не ощущалась. Ночные смены мало чем отличались от дневных. Разве что можно было на минуту выскочить через боковую дверь на заводской двор с успокаивающей глаз темной глубиной неба да прохладцей, разлитой в воздухе.

Около стана висело световое табло с большими красными буквами: "Посторонним вход категорически запрещен!"

А не посторонним? Сварщики ходили, а иногда и бегали по этим узким участкам между клетями и стеной, вдоль всего шестисотметрового стана, туда и обратно, за смену складывая метры в километры, как на хорошей марафонской дистанции.

Особенно доставалось в часы неполадок, вынужденных остановок или запланированных настроек, как говорят на заводе, "перевалок клетей".

В одну из таких смен все и произошло. Александр в ту ночь делал перевалку на редукционной клети. Прошедший день выдался очень жарким даже для июля. Вечер и ночь не принесли прохлады. Александр только что вернулся из отпуска и за это время немного отвык от цеховой обстановки, от того физического напряжения, которого требовала ночная смена, отвык от жаркой близости огня. Может быть, все это, вместе взятое, и сказалось на его самочувствии.

На перевалку пришла дежурная бригада слесарей, началась возня с тяжелыми стальными цилиндрами, а тут еще кран отказал, пришлось нажимать вручную.

Главный диспетчер трезвонил из заводоуправления, как на пожаре, торопил. Александр бегал то к телефону, то в мастерскую, она размещалась у ворот цеха, то к сатуратору с газированной водой. Говорят, вода, мол, не водка — много не выпьешь. К горячему цеху это выражение не подходило. Кто, не совладав с жаждой, начинал тянуть из сатуратора, остановиться уже не мог. Александр обычно пил очень мало, но в ту смену нервничал и сорвался с режима.

Уже ближе к утру, когда он быстро шел из мастерской к редукционной клети, его сначала немного качнуло. Пол цеха, как палуба суденышка на волне, стал уходить из-под ног, внезапно потерявших обычную упругую твердость. Новизна ощущения несла в себе даже нечто забавное, смешное, но почему-то смеяться Александру не хотелось. Да и некогда было разбираться в своих ощущениях — у клети ждали рабочие.

Он пошел помедленнее и невольно прислушивался к странному состоянию: не исчезнет ли эта вялость и ватная слабость в ногах, пьяное кружение в голове? Может быть, надо поглубже дышать? Александр подышал.

"Да ерунда какая-то, — подумал он. — Так, показалось".

Через два дня, с субботы на воскресенье, Гречкин собирался ехать на рыбалку к дальним озерам. Ездил он иногда с приятелями, иногда с отцом Павлом Игнатьевичем на "Москвиче" соседа. Брали палатку, одеяла для ночевки. Возвращались на другой день поздно. И долго еще потом в машине держался стойкий, густой запах рыбы.

Сейчас, возясь с ломом около клети, Александр думал о поездке, с удовольствием предвкушая, как он в болотных сапогах и брезентовой куртке, надвинув кепчонку на лоб, покрутится на сиденье, чтобы устроиться поудобнее за рулем, рядом с отцом, а затем "рванет" на шоссе с ветерком, и чтобы лучше его почувствовать, опустит до отказа оба боковых стекла…