Тонкий профиль

Терехов понимающе кивнул. Он-то знал, что сама Ирина уже лет пять серьезно интересуется геронтологией — наукой о продлении активной и деятельной жизни человека. В Челябинской городской больнице существовал кабинет геронтологии, намечался к открытию такой же кабинет в заводской больнице.

— Ну, что я вам могу ответить? — сказала Чудновская. — Да, случаи тепловых ударов бывали летом в старом мартеновском и сварочном. К сожалению, бывали. Видимо, вентиляция недостаточная. И воздух слишком сух.

— Не организовать ли нам службу… продления жизни, так ее назвать, что ли? Врачей, администраторов, конструкторов подключить. Главного инженера. Как считаете?

— Ах, боже мой, Виктор Петрович, как мы любим создавать службы, комиссии… — Ирина махнула рукой, словно пытаясь отогнать невидимую муху. — Еще одна комиссия… Звучит пышно, а ведь на самом деле все проще. Техника безопасности и производственная гигиена, их надо соблюдать. Увидел недостатки — устрани! Вот соберусь к вам в завком и выступлю с такой речью.

— Будем рады, — сказал Терехов.

Чудновская поднялась, все молча проводила ее глазами.

— Толковая дочка у нашего главного, — заметил Павел Игнатьевич. — Самостоятельная.

— Это верно! — улыбнулся Терехов.

— Красивая и доктор хороший, — продолжал старший Гречкин. — Мне, старику, дело ее особенно приятно. Жизнь есть благо великое. Сколько я прожил, а еще ни одного человека не встречал, который бы сам захотел умирать, как бы ни страдал. Вот такая морковина-чепуховина! А от старости, ребята, все же пенсионеры страдают. С этим делом, то есть страданием, надо кончать.

Терехов опять улыбнулся, а Александр открыто рассмеялся. Но отец не обиделся на него. Старый каменщик сидел, держа на коленях узловатые, в синих сплетениях вен руки, с седой щетинкой на щеках и смотрел внимательно и чуть сердито. "Может, за взгляд этот и прозвали отца патриархом?" — подумалось Александру.

— Ты чего, батя? — спросил он, приподнимаясь.

— А ты чего навострился вставать, морковина-чепуховина? Ложись в кровать, раз Ирина Алексеевна велит!

— Ладно, ладно, не гуди, старый, — примирительно проговорил Александр.

Он был доволен, что отец не уходит и можно еще поговорить о том, о сем, о заводских делах. Все же это главная для них тема, которая даже и в больнице казалась самой интересной…

Всё остается на земле

Яков Павлович Осадчий вставал рано. Ровно без четверти восемь шофер негромко сигналил у подъезда, а в восемь Осадчий уже выезжал.

Первый завтрак дома — совсем легкий. Булочка, кусочек масла, сыр, немного джема на блюдечке. И все. Если с утра не перегружать желудок, настроение бодрое и работается лучше. Вообще надо учитывать обозначившуюся с годами склонность к полноте.

Шофер сразу набирал скорость, сворачивал с главных улиц на менее загруженные транспортом. А там выбирался на шоссе, ведущее к заводу.

Ровно в восемь шофер включал радио. И он, и директор слушали "Последние известия" еще в машине. Шофер комментировал вслух спортивные новости. К его футбольным страстям Осадчий относился со снисходительным добродушием, сам он на стадионах бывал редко — не хватало времени. Но вот большой плавательный бассейн для рабочих завода задумал построить и решил, что хоть два раза в неделю будет плавать в нем.

— Давай прямо в завод, — сказал он шоферу, когда "Волга" подошла к железным воротам проходной. — К Усачеву, — добавил он.

Остановив машину около конторы цеха, Осадчий не поднялся в кабинет Усачева, а пошел пешком вдоль цеха, обогнул его и вошел в ворота, через которые подаются вагоны с сырьем — большими рулонами штрипса. Подальше от фасада цеха было грязнев, кое-где валялся лом, мусор. Осадчий решил при случае сделать внушение начальнику за состояние цеховых тылов.

Директор вошел в цех и оказался на участке подготовки штрипса. Ленту разматывал барабан, и она, словно совершая причудливый танец, черной полоской извивалась на площадке, пока нагревательная печь не втягивала ее в себя.

Осадчий пошел вдоль печи. Ее форсунки грозно гудели, в печи металось газовое пламя. Тянуло жаром, жар словно бы накатывал упругими воздушными волнами. Во многих местах от печи до стены было не более трех метров. Как тут поворачиваться с ремонтом, с очисткой горячего пода печи?

Увидев директора, рабочие молча кивали или поднимали руку в знак приветствия. Все равно стан ревел так, что заглушил бы любой голос, если не кричать человеку в самое ухо.

"Шумно, шумно, — подумал Осадчий, — тоже грядущая проблема — борьба с шумами".

— Где Гречкин? — Осадчий остановил сварщика, нагнулся к самому его уху.

Белозубая улыбка сверкнула на чумазом лице рабочего.

— В дежурке! — прокричал он. И словно бы не уверенный, что директор знает, где дежурка, показал рукой направление.

— Найду, спасибо!