Тонкий тающий след

Отслужил, вернулся, закончил юридический и пошел в милицию, конечно. Как отец. Его мечтой было сделать так, чтобы ни одна сволочь в мире больше не могла застрелить при исполнении служебных обязанностей молодого крепкого мужика, которого дома ждут жена и сын. Осознавая недостижимость цели, Прохоров тем не менее посвятил ей всего себя. Оставив кусочек для мамы, конечно. А мама, перейдя из музыкальной школы на работу в нотную библиотеку рядом с домом и пережив бурный брак сына, продолжала тихо и нежно ему светить.

Его любовь к матери со временем превратилась в разновидность тирании. Он боялся, что с ней что-то случится, поэтому контролировал каждый ее шаг и мог даже накричать, если Надежда Васильевна, уйдя из дома на прогулку, не снимала трубку мобильного. А она часто не снимала. Потом дома случалась ссора, Прохоров злился, мать плакала, и от этого становилось пусто и тоскливо обоим. А потом она погибла.

Прохоров до сих пор не мог себе простить. Не уследил. Хотя в реальности сделать ничего было нельзя: он издалека увидел несущийся на огромной скорости по набережной внедорожник, перед которым мать решила перейти дорогу. Ей был зеленый, она успела это сказать ему по телефону. Но светофор не помог: обдолбанный амбал за рулем его просто не увидел. Когда Прохоров добежал до места, где лежало хрупкое маленькое тело, ее уже не было. Последнее, что он сказал своей маме, было «ну куда ты опять пошла, зачем, я же сто раз говорил, что куплю все, что нужно, по дороге с работы». Его мучила мысль, что в последние мгновения жизни он упрекал ее из-за ерунды. И если бы она не выслушивала это от него, возможно, успела бы заметить черную машину и избежать гибели.

* * *

Он выложил покупки на кухонный стол. Мясо, яйца, масло, салат, мед. Быстро пожарил и съел яичницу из пяти яиц, налил в огромную кружку чаю и пошел в «большую комнату», в которой когда-то жила мама.

С тех пор, как Надежды Васильевны не стало, Павел не менял в доме ничего. Мамины платья висели в шкафу, нехитрые украшения покоились в шкатулке на трельяже. Ему и в голову не приходило тронуть что-то или переместить вещи на места, которые были бы непривычны маме. Вот только спал он теперь чаще всего не у себя, а на ее диване – не раскладывая и даже не застилая постель. Как был, в домашних штанах и футболке. Этого мать, конечно, никогда бы не одобрила.

Он поставил кружку с чаем на стол рядом с пустой вазочкой для печенья и повернулся к старому инструменту. Белая крахмальная дорожка лежала на верхней крышке, как обычно, только запылилась за год. Прохоров рассматривал фотографии в рамочках. Он где-то читал, что иметь фото людей в комнатах нехорошо, это якобы отнимает энергию, потому что тот, кто на них смотрит, неосознанно взаимодействует с изображенными: беседует с ними, спорит, грустит… Но ему это общение с портретами было привычно и приятно. Он рассматривал, медленно переводя взгляд, фото за фото. Молодой мужчина в милицейской форме, черная рамка. Отдельно – хрупкая маленькая женщина на берегу моря, улыбаясь, смотрит в камеру. Та же женщина с мальчиком, оба на велосипедах, позируют кому-то на границе леса и поля. Павел не помнил, кто их снимал, – а само катание с мамой на великах помнил отлично и очень любил. Еще несколько отдельных и совместных фото самого Прохорова и его мамы в разных возрастах и обстоятельствах: вот мама в концертном платье за роялем на сцене, а вот она нарядная и веселая рядом с Павлом в роли жениха, но без невесты на снимке. Он уже не помнил, кто организовал провидческий кадр, – но после ухода Тамары из жизни Прохоровых эта фотография появилась на фортепиано и больше никогда не исчезала.

Прохоров включил торшер, погасил большой свет и, присев на диван, отхлебнул крепкого, уже остывшего чаю. На стуле, служившем ему тумбочкой, стопкой лежали книги в лаконичных обложках: психология, криминалистика, экономика. Привычка к постоянному чтению у него сохранилась и отлично уживалась и со стрельбой по мишени в служебном тире, и с обязательным, четыре раза в неделю, тренажерным залом. Он готовил себе простую рациональную еду, годами копил отпускные дни и почти не страдал от одиночества.

«А эта сегодняшняя женщина внешне похожа на маму», – внезапно подумал Прохоров. Сколько лет работаю, а никак не привыкну, что похожие люди могут быть внутренне такими разными.

Он потянулся за верхней книгой: «Бестселлер об экономике, переведенный на десять языков и экранизированный в Голливуде», кричала цветная плашка на белой обложке. Ну, посмотрим, что это за фрикономика. Пока обойдемся без экранизации, потом можно будет сравнить, если книжка окажется стоящей…

Глава 8