– Спасибо, Светочка, это так взаимно! Заходите как-нибудь на чай. – Майя Васильевна обворожительно улыбнулась и протянула сыну маленькую руку в короткой черной перчатке. Когда церемониал извлечения дамы из транспортного средства был окончен и мать с сыном вошли в подъезд, Светлана подошла к Надиной машине и взмахнула рукой, чтобы та опустила стекло.
– Адрес помнишь?
– А как же. – Надя улыбалась, и это было здорово.
– Ну давай тогда, я поеду впереди, ты за мной держись, но если вдруг потеряемся, то созваниваемся у указателя на Кратово, да?
– Отлично!
Глава 17
Зарницкие жили в Кратове еще с тех времен, когда поселок назывался Прозоровское – то есть с незапамятных, предвоенных, а точнее, даже послереволюционных. Их старый дом с огромным садом был воплощением идеального образа русской дачи. Двускатное высокое крыльцо, остекленные галереи на обоих этажах и повсеместные легкие деревянные кружева – дом будто парил над землей, живой, глазастый, приветливый. В доме Зарницких царил совершенно несоветский уклад. Глава семьи – седовласый профессор, академик – вставал на рассвете, в одиночестве гулял и потом целый день работал в кабинете, воссоединяясь с семьей только вечером, во время ужина. Мать Светы была гораздо моложе мужа и работала певицей в музыкальном театре с длиннющим названием в центре Москвы. Она жила в Кратове наездами: то появлялась веселая, шумная, с горой подарков для всех и «всего на одну ночь, мои дорогие», то приезжала на несколько дней, задумчивая и обессиленная – и тогда влезала в привезенный мужем из Китая шелковый халат с журавлями и хризантемами и подолгу предавалась меланхолии в саду или за круглым столом на веранде. Дети были предоставлены сами себе, а точнее, няне. Или экономке, или как еще можно назвать женщину, которая вела дом, всех кормила, обо всех заботилась? Ее звали Лидочка. Лидия Ильинична. Она была связана еще с отцом профессора какой-то загадочной, военных времен, историей и была в этом доме константой, не прислугой и не членом семьи – просто ее основанием. Лидочка уверенно управляла домом и давала всем его обитателям заниматься своими делами: профессору – работать над книгами и лекциями, Любови Николаевне – грустить или веселиться, по настроению, а детям – бегать на пруд, прятаться в заросшем, кидающемся яблоками ароматном саду, секретничать, мечтать над книжками, развлекаться на знаменитой кратовской Детской железной дороге – словом, наслаждаться прекрасной дачной свободой, которая у нынешних детей обычно ограничена периметром забора. Дом Зарницких располагался на улице Свердлова, прямо напротив школы. Света и Володя, ее старший брат, там и учились, пока была жива Лидочка. После ее кончины растерянное семейство решило, что пора уже отдавать отпрысков в нормальную школу и переехало в Москву. Кратовский дом окончательно перешел в статус летней дачи. Но это было потом. А в начале Надя, впервые приехавшая на дачу в незнакомое Кратово и отправленная бабушкой «погулять, но чтобы смотри у меня!», растерянно сидела на песке у большого огороженного деревьями пруда, когда с ней вдруг подлетела смуглая, коротко остриженная крепкая девочка и, глядя слегка исподлобья, требовательно сказала:
– Привет! Ты новенькая? Бегаешь хорошо?
Немного обомлев от такого захода, Надя неуверенно ответила:
– Нормально бегаю…
– Мне тут нужно брата проучить, но он старше, и, когда погонится, бежать надо будет быстро. Поможешь?
– А что делать-то надо?
– Надо позвать на помощь, вроде ты тонешь, а когда он побежит, я у него штаны утащу.
– Зачем?
– Затем! Он сегодня на меня наябедничал, что я Мопассана читаю, Лидочка отняла книжку и заперла.
Надя не знала, кто такой Мопассан, но смуглянке явно была нужна помощь, а Наде был нужен друг.
– Хорошо. Меня Надя зовут.
– А меня Света.
Володька на розыгрыш попался и, придя потом домой без штанов и увидев девчонок, вместе лопающих клубнику из большой белой миски с синими узорами, действительно погнался – правда, только за Светкой. Когда ссора между братом и сестрой утихла, оказалось, что Семеновы сняли дачу совсем рядом, на Котовского, и подружкам вообще не обязательно расставаться.
Эта дружба была упоительной. Надя не знала словосочетания «внутренняя свобода», но всей кожей чувствовала в Светке этот волнующий дух безусловной уверенности в своем праве жить так, как хочется. У самой Нади этого чувства не было – она ощущала себя каким-то эскизом, проектом, который должен каждый день доказывать свое право на существование. Поступаешь как положено – карандашную линию, которая прочерчивает твою личность, сделают пожирнее. Ошибешься – ластик не пощадит, сотрет до невидимости, и снова придется все начинать заново.