Тоннель

На технических специалистов ввалившиеся мужики похожи были не больше, чем придурки с дробовиками на конвой. Выглядели они сейчас все одинаково — как мокрая чумазая толпа, которая чудом выбралась из забоя, где обрушился потолок, — но смутило майора не это. Лица у них были неправильные. Прямо не понравились ему их лица и что их так много вдруг в маленькой комнате, а он в носках и без пиджака. Но сильней всего ему не нравилась дылда, которая грязным этим отрядом никак почему-то не управляла, хотя надо было скомандовать, чтоб ничего не трогали, изолировать побыстрее периметр — навести, короче, порядок. А они заходили и заходили, оттирая майора от экранов и кнопок к противоположной стене. На мгновенье майора и вовсе прижало носом к чьей-то рубашке, он увидел — крупно, как в микроскоп, — сырые белые нитки, вспомнил про свою кобуру, забытую на столе, и понял вдруг очень ясно две вещи: что порядок навести не получится и что у него страшно замерзли ноги.

Девочка из Тойоты полуголых и грязных мужчин, напротив, не испугалась. Она выбралась из угла, откуда ей не разрешалось выходить, встала на сиденье Валериного стула и, вытянув шею, жадно разглядывала входящих. А когда их стало так много, что разглядеть никого уже толком было нельзя, закричала — пап, папа, потому что была уверена, ну почти уверена — до тех пор пока женщина из Майбаха к ней не обернулась. Пока все к ней не обернулись, потому что, когда дети кричат «папа», взрослые оборачиваются. Вы обещали, сказала девочка, вы же мне обещали.

Женщина из Майбаха заметила синяк у девочки на щеке, совсем свежий, и подумала: не было синяка, — и спросила: они тебя били? Это он? Ты что, бил ее, мразь?

Но майор, прижатый к незнакомой белой спине, на вопрос не ответил. Он и стукнул всего разок, несильно, чтоб поганка сидела тихо, рассусоливать эту историю смысла не видел — а тем более спина маленечко сдвинулась наконец-то и майора переместило поближе к креслу, где висел на спинке его пиджак. Между прочим, хороший пиджак, ему выдали на работе. И в кармане его пиджака лежал капитанский «макаров», вверх торчала коричневая рукоятка. Майор выпростал руку, слегка завалился набок и до рукоятки не дотянулся. Что-то там они болтали еще — и девчонка, и дылда, все на них отвлеклись, а майор не слушал, потому что толпа вокруг продолжала крутиться, принимая новых входящих. А с толпою и комнату у него под ногами полегоньку, но верно крутило в нужную сторону. И рука его тоже словно бы удлинялась, надо было просто тянуться чуток посильнее. По лицу у майора струился пот, подмышки промокли, а вот ноги в тонких носках буквально заледенели, почти до бесчувствия, и тогда майор совершил вторую ошибку: поторопился. Ухватил рукоятку скользкими пальцами и не удержал, и тяжелый «макаров» брякнулся на пол. Стук был громкий — кажется, треснула плитка, но толпа расступилась немного, и вот тут бы ему наклониться, еще можно было успеть. Все испортил майору обладатель широкой белой спины — оказалось, знакомый. Вы убили мою жену, сказал он, обернувшись. Вы убили. Мою жену. А потом кто-то клетчатый, краснолицый со всего размаху ударил майора в ухо и стало темно. ВТОРНИК, 8 ИЮЛЯ, 02:07

Человек в золотых очках, чуть румяный после укола, приподнялся на локте и спросил:

— Ну чего они там копаются, говноеды, до утра их ждать? — и пихнул своего толстяка-водителя в бок кулаком, но легонько, без гнева. Он остыл, подремал, и колика отпустила.

— Ну-ка, ляжьте, — сказала аптекарша. — Ляжьте-ляжьте, давайте, куда это вскакивать. Не докапало вон еще, да, доктор?

Лысоватый доктор беззвучно кивнул. Он смотрел на прозрачный мешок с раствором дротаверина, как будто считал капли.

Говноеды за дверью, к слову, действительно что-то копались, однако водитель клевал носом и шефу не отвечал. Выглядел толстый старый Валера так, словно от следующего тычка повалится набок со стула, и его желтолицый шеф в неожиданном приступе великодушия опустил руку. Он откинулся на подушку и подумал даже, не кольнуть ли старому дураку тоже каких-нибудь витаминок. Поручить, например, квелому стоматологу, вот кого давно пора было пнуть. И корову-ассистентку, которая опять тянула резину. И айтишника, первым делом, чтобы пулей наладил связь.

Планы были приятные, и, когда после неясной заминки дверь поехала наконец в сторону, человек в золотых очках сел на койке, сделал лицо построже и удивился. Как и прежде майор, он уверен был абсолютно, что зайдет сейчас кто-то сутулый в прыщах, потому что не только приказы его, но и мысли, как правило, исполнялись. А в проеме неожиданно показалась очень странная парочка: высокий носатый кавказец, чудовищно грязный, с дорогим кольцом на мизинце, и еще один — краснорожий, пузатый, в трусах и рубашке в клетку. И пошла себе эта парочка разгуливать между целлофановых коек без доклада и без разрешения.

— Поразительно, сколько тут места, — сказал носатый. — Поразительно.

— Да вообще, блядь, — сказал краснорожий с чувством. — Кроватки у них, одеялки, ты смотри.