Тоннель

Валера при этих словах заморгал-таки и проснулся — голос был незнакомый, и не было в нем почтения. Прямо наглый, правду сказать, был голос, да и вид незнакомцы имели совсем не почтительный. Возмутительный даже вид. Шеф при этом молчал почему-то и сидел, спустив на пол худые ноги в носках, а из вены у шефа (Валера тихонечко глянул) торчал катетер, и брюки совсем измялись. И какой-то он маленький был, старый-старый.

А за наглыми незнакомцами следом заходили еще люди, много, тоже грязные и без доклада. Ничего себе, это чем у них тут, лимонами пахнет, говорили друг другу грязные люди. Тут и кухня, наверно, есть, посмотрите, есть кухня? Эй, алё, душевую не видно там, мужики, я б помылся.

— Валя! Валюша, слава богу, — закричал вдруг кругленький тихий зубник и кинулся обнимать какую-то кругленькую испуганную тетку, едва не опрокинув штатив с капельницей.

Словом, даже Валере стало ясно, что творится непонятный какой-то бардак, а особенно — когда уже после всех на пороге объявилась белобрысая стерва. Направилась прямиком к шефу, молча уселась напротив на койке, расставила жуткие свои ноги. Штаны на ней расползлись, груди разъехались и обвисли, и вся она была жуткая, огромная и какая-то, что ли, голая, как доисторическая каменная баба из учебника, с которой слезают не только тряпки, но как будто и кожа.

— Идиотка, — сказал дед шепотом, и голова у него затряслась. — Ну какая же идиотка. Ты дверь хотя бы закрыла? ВТОРНИК, 8 ИЮЛЯ, 02:08

— А я так, между прочим, и знала! — кричала полная женщина в голубом, грозная, с поднятым кулаком. — Так и знала, что не может такого быть и всё там нормально, понимаете, ну конечно, конечно там всё нормально!

Ей пытались возражать, без особенного успеха, что, наверное, если б правда все было нормально, не пришлось бы сидеть тут сутки. Говорили: да бросьте, как вы это себе представляете, что одна половина тоннеля едет, а вторая вот так, ну подумайте сами. Да и вообще, говорили ей, свет ничего не значит, ну горит там, допустим, какая-то лампа. Ой да мало ли, говорили, почему она там горит, ну давайте спокойнее как-то, непонятно ж еще ничего.

Только женщина в голубом была так неспокойна и так абсолютно уверена, так сердилась и так не желала слушать, что эти разговоры утихли. А когда «Макита» в коридоре снова загрохотала, пошли разговоры другие. Это которая петля, последняя уже или нет? Сколько их там всего — две, три? Что же так долго-то, господи, еще перегреется, жара вон какая, а батарейка не сядет, кто-нибудь там, поближе, посмотрите, ну что?

Но батарейка не села и «Макита» не перегрелась — в десять минут третьего молодой проходчик без майки, весь засыпанный металлической стружкой, вышел наружу и подтвердил, что «Макита» справилась. Вид у него был, однако, вовсе не праздничный, и, когда после вспышки неуверенной радости в коридор заглянули, никакого праздника там тоже не обнаружилось. Дверь-то напротив, на которую возлагались такие надежды, действительно сняли с петель. И оказался за сломанной дверью, как ожидалось, соседний рукав тоннеля — чистый и полностью освещенный, но совершенно пустой. Лампы горели ровно, на асфальте блестела разметка, и не было ни машин, ни людей. Яркая эта картинка не двигалась, как нарисованная, да и попасть в нее было нельзя — из-за решетки. Точно такой же и накрепко запертой, приделанной с той стороны.

— Что там, ну что там? — начали спрашивать в задних рядах. Видно было не всем.

— Дайте пройти мне, пустите! — воскликнула женщина в голубом и, отпихнув молодого проходчика, первая ворвалась в коридор.

А там на полу у решетки сидела хозяйка Тойоты и жадно, как воду, глотала воздух. И воздух за решеткою был — чистый, сладкий, как будто и правда на той половине ничего не случилось. Поэтому женщина в голубом закрыла сначала глаза и глотнула жадно и про запас, словно и там, в этом нормальном месте все тоже могло вдруг закончиться. И глотнула еще, и глотнула. А после прижалась щекой к металлическим прутьям, чтобы увидеть, насколько и как далеко продолжается эта нормальность, просунула в нее руки и крикнула:

— Эй! Эй, кто-нибудь! Мы здесь, кто-нибудь, помогите!

— Да нету там никого, — сказала ей с пола хозяйка Тойоты, и женщина в голубом поверить в эти слова отказалась, хоть видела и сама. И так рассердилась, что едва ее не лягнула, нахалка какая, сидит тут, смеется. Хозяйка Тойоты не смеялась, но такое нельзя было говорить, нельзя было думать. Заткнись, дрянь, заткнись.

— Это ж в область поток, — сказал рядом мордатый владелец УАЗа. — Ну сколько их там в воскресенье ночью, машин двадцать. В начале стоят все просто, до них километра два, не услышат.

Он тоже не смеялся, однако и он, казалось женщине в голубом, был как-то перед ней виноват. Зачем тогда было сверлить, ломать двери, показывать чистый асфальт и лампы. Какая-то в этом ей виделась злая, жестокая шутка, которую пошутили лично над ней.