Тоннель в один конец

– Да что рассказывать. Грибовкина младшая возвращалась с пасеки, вдруг слышит – треск, потом удар. Будто упало что-то. И хрип. Стала осторожно на звук подходить, а тут он и лежит лицом вниз. На шее обрывок верёвки. А над ним – другой конец верёвки, к здоровенной ветке привязанный. Подошла ближе, глядь, а это Голунов корчится. Струхнула, побежала в деревню. Отца позвала, соседей. Пока мужики прибежали, он уже и кончился. Сперва подумали – верёвкой удавился. А как перевернули, так и увидели что у него нож в груди. Учитель Торопов сказал, что прямо в сердце попал. Потому и крови мало.

Помолчали.

– И что ты про всё это думаешь? – наконец спросил Краюхин. – Сам он? Или кто помог?

– Да кому он нужен был? – в сердцах сказал председатель. – Шкоды от него много было – это правда. Но чтоб убить…

Он помялся, потом спросил с затаённой надеждой:

– Слушай, Краюхин, а может и в правду, это он сам? Повеситься не получилось, так он ножом себя в сердце и … того?

– И с какой это беды он вешаться побежал? – спросил участковый.

– Он, говорят, к Верке-вдове подкатывал, да она его отшила. Может из-за несчастной любви…

– Несчастная любовь? У Голунова? – Краюхин с сомнением покачал головой.

Председатель пожал плечами.

– Всяко бывает. И пень трухлявый, и тот, бывает, расцветает. А Сенька был на голову слабый. Может, где и помутилось. Верка баба гладкая, ладная…

– Ладно, – сказал Краюхин, вставая. – Время покажет. Кто, ты сказал, тело Семёна обнаружил? Младшая Грибовкиных?

– Да – Зинка. К ней пойдёшь?

– И к ней, и к учителю. Они в деревне? – спросил Краюхин, поднимаясь с лавочки.

– Зинку я на сегодня от полевых работ освободил. Знал, что захочешь поговорить. На свиноферме её найдёшь. А на счёт учителя – куда он денется? Всё в школе своей возится. К учебному году готовится.

– Тело Голунова где?

– Так в леднике, где молоко с вечерней дойки хранится, – председатель махнул рукой в сторону молочной фермы. – И нож там. В тряпицу замотали, чтоб руками не хватали, да отпечатки не стёрли. И рядом с Сёмкой и положили. Учитель, Торопов, так посоветовал.

– Он прямо у вас младшим милиционером подрабатывает, – хохотнул участковый.

– Ладно, бывай, тогда, – сказал он, протягивая ладонь для рукопожатия. – Не буду тебя от дел отвлекать.

– Если понадоблюсь, – председатель тоже встал и пожал руку Краюхина. – Я у Мышиной горки буду.

Он помялся, потом попросил:

– Ты уж там особо не усердствуй. Понаедут из района, народ перебаламутят. А нам сейчас каждый час дорог. Одного на час отвлекли, другого на допрос вызвали, а глядишь – уборочная и сорвана. У меня сейчас каждый человек на счету.

Краюхин, молча, кивнул и двинулся в сторону свинофермы опрашивать Зину Грибовкину.

Разговор с девочкой, обнаружившей тело, ничего нового не дал. Шла, услышала, увидела, «испужалася»…

По всему выходило, что когда девочка, видела Голунова, тот был ещё живой. Как она сказала: «Хрипел, кашлял да горлом свистел…». На остальные вопросы участкового: как лежал Семён на боку или на животе, было ли что у него в руках, и не видела ли она там кого постороннего, девочка лишь пожимала плечами да твердила одно и то же:

«Не помню, дяденька милиционер. Дюже испужалася!»

Следующим на очереди был учитель. Краюхин, как и ожидалось, нашёл его в школе. Что бы сэкономить время, он предложил Торопову сходить в ледник, где хранилось тело Голунова, и поговорить там.

Они вошли в холодный предбанник и одели каждый по видавшему виды кожуху, хранившиеся тут.

– Я, конечно, не эксперт, – начал учитель, зажигая керосиновую лампу и, следом за участковым, входя в тёмное, без окон помещение, в котором хранились толстые пластины льда. На одном из них на грубой холстине, прикрытое какой-то дырявой тряпкой, лежало на спине голое, в одних портках, тело Семёна Голунова. – Но кое-что сказать по поводу этого… Кстати, как вы квалифицируете это происшествие? Как убийство или, как самоубийство?

– Пока не ясно, – ответил Краюхин. – Похоже на самоубийство. Попытался повеситься – оборвалась верёвка. Тогда он сгоряча ножом в сердце себя и пырнул.

– Ага, – кивнул на эти слова Торопов. – Откуда тогда, по-вашему, взялись эти две гематомы у него на голове?

Он, приспустил тряпку до грудиГолунова и, повернув его голову на бок, указал на две здоровенные шишки на затылке у покойника.

– Ударился, когда верёвка оборвалась, – предположил Краюхин рассеянно.

– Два раза? – усмехнулся учитель. – Да и почва не до такой степени твёрдая, чтобы такую шишку заработать.

– Может, камень какой из земли торчал, или корень. Вы хорошо место, где нашли тело, осматривали?

– Признаться, на предмет камней или корней я не догадался посмотреть. Тогда не до этого было.

– Вы вместе со всеми прибежали или позже подошли?

– Вместе со всеми.

– А как лежало тело, когда вы его обнаружили?

– На животе, – начал учитель. – Одна рука…

Он наморщил лоб, коснулся правой рукой своего левого плеча, вспоминая…

– Точно! – уже уверенней продолжил он. – Левая рука была опущена вдоль тела, а правая, наоборот – протянута вперёд и в сторону. Будто тянулся к чему-то.