Тоннель

— А если нет? — спросил Даниель.

— Тогда, возможно, вам придется нанять юриста.

Даниель ударил рукой по столу и выругался по-шведски.

— Ясно же, что все в порядке, — поспешила вмешаться я, — просто все дело в этой самой бюрократии, как вы и сказали. Кафка ведь родом из этих мест, верно?

Анна Джонс улыбнулась и поблагодарила за чай, к которому она едва притронулась. После чего встала со скрипнувшего стула и, протянув на прощание Даниелю руку, пообещала приехать сюда снова.

Я отправилась проводить ее:

— Хотите взглянуть на сад?

Она с благодарностью приняла мое предложение. Садовник уже побывал там и успел кое-что прополоть. При виде роз Анна Джонс выразила свое восхищение, что меня очень порадовало. К сожалению, на тот момент я не смогла вспомнить всех названий, но рассказала о габсбургской розе. Анна Джонс слушала с интересом. Самый крупный куст почти весь расцвел, обнажив пурпурную середину, и аромат стал гораздо сильнее.

Конечно же, все в полном порядке. Просто Даниель любит переживать по любому поводу, воображая, что у него могут все отобрать.

Мы внесли плату, все подписали, на бумагах стоит печать городских властей. Нет причин волноваться.

— Вы должны извинить моего мужа, он сейчас сам не свой.

— И это неудивительно, если вспомнить о том, что вы обнаружили в подвале. После такого кому угодно начнут мерещиться призраки.

— Пожалуй, они начали мерещиться нам еще раньше, — пробормотала я, но больше не стала ничего говорить, ведь я обещала Даниелю. Трава склонилась под порывом ветра, чтобы в следующее мгновение вновь замереть неподвижно. И потом, я не упомянула о собственных снах, в которых мальчик из туннеля принимал облик моей сестры, умершей еще в детстве; а еще о звуках, которые чудились мне по ночам.

Перед домом я остановилась, чтобы показать старинные садовые инструменты. Некоторые из них я вытащила наружу, чтобы почистить.

— И вы нашли все это здесь, на усадьбе? — Анна Джонс тщательно осмотрела каждый предмет. Меня порадовало, что она проявляет такой интерес к тому, что другие посчитали бы обычным старым хламом. Там была мотыга со сдвоенным лезвием и еще одна, лезвие которой было направлено под углом в девяносто градусов, что-то вроде кривых клещей, топор с тонким лезвием, установленным не прямо, а наискось. Большую часть этих инструментов мы обнаружили в подвальных помещениях, в которые можно было попасть через внешнюю дверь в фундаменте дома, и в разрушенном кирпичном сарайчике чуть поодаль. Кроме того, там были вилы, о которые я споткнулась, гуляя по саду: поросшие травой, они до половины ушли в землю и их было трудно заметить. Я рассказала Анне Джонс о моей идее создать небольшой музей старины, чтобы сделать пребывание туристов здесь более запоминающимся. Тысячелетние традиции виноделия! А ведь часть виноградника действительно может оказаться очень старой. Я и сама слышала, как это глупо звучит. Меня охватила странная тревога, хотя я и старалась не поддаваться ей.

— А тело, что вы нашли в подвале, как думаете, когда оно там очутилось? — спросила Анна.

— Во всяком случае, после 1937 года, это точно. Видите ли, в том году в погреб заложили на хранение вино, и как-то с трудом верится, чтобы в тот момент там же находился мертвый человек.

— И сколько же ребенку было… лет?

— Десять, наверное.

— Как вы поняли, что это мальчик?

— На нем были башмаки. Грубые такие, мужские башмаки и что-то вроде кепки на голове. В общем, интуиция. Но я могу и ошибаться.

— Выходит, останься он в живых, ему было бы сейчас за девяносто. Чисто теоретически в этом городке еще могут найтись люди, которые его знали.

Анна Джонс осторожно прислонила мотыгу к стене.

— А если это случилось позже, — продолжила я, — то шансов еще больше.

— Так вы думаете, что его?.. — Анна Джонс окинула взглядом сад, заслонив глаза от яркого света козырьком ладони, — солнце уже стояло высоко в небе. Я запомнила эту паузу, мгновение тишины, ни птиц, ни насекомых, ни дуновения ветра. Она не закончила фразу. Но это было и не нужно. Убили, хлопнули, лишили жизни, прикончили. Слова сами пришли мне на ум, незримо повисли между нами.

— Думаете, у вас получится теперь жить здесь? — сказала она наконец. — Ведь подобные события накладывают свой отпечаток, могут изменить все до неузнаваемости.

Я медленно побрела по траве, раздумывая над ответом, которого я не могла ей дать. Анна Джонс остановилась возле оставшихся от ворот столбов в тени липы. Я спросила ее, довольна ли она своей поездкой. Должно быть, теперь она отправится домой в Англию.

— Домой? — переспросила она, любуясь мощью дерева, его корнями, которые причудливо изгибались, прежде чем исчезнуть под землей. — Я больше не уверена в смысле этого слова.

* * *