Топ-модель

- Решение принято, - твердо говорит Евгения. - Собирайся. Нас ждут.

- Кто?

Могла бы и не спрашивать - Максим прощен и даже более того: оказывается, во время той "любви" он называл Евгению не "Манечкой", а "маленькой".

- Слава Богу, "маленькая", - ерничаю. - Я же говорила, послышалось. Ну, слава Богу, хотя бы здесь нам повезло.

- Издеваешься, - и замахивается полотенцем. - Живо в ванную.

Я обматываюсь сухой простыней, чтобы не отвлекать добрых семейных "Олега и Ольгу" от привычных дел...

Принимаю контрастный душ, смывая с тела теплый сон, как шелуху. Новый день и новые события ждут меня! Мое тело просыпается окончательно - дух тоже! Я чувствую, как каждая моя клетка наливается упругой силой и отличным настроением. Я знаю, сегодня будет мой день! После вчерашнего топтания у подножья Моды пора начинать подъем! Туда, где сияют неприступные вершины, покрытые вечными льдами равнодушия и зависти, но мы растопим эти льды своим горячим отношением к делу...

Мои столь высокопарные мысли прерывает крик Ольги Васильевны:

- Девочки! Идите кушать оладушки, пока они горяченькие. А мне пора на работу. И помойте посуду.

Вот так всегда: только начинаешь парить над вершинами своих мечтаний, а тебя приземляют домашними "оладушками" и грязной посудой. И это хорошо не надо мечтать красиво, Машка, надо действовать красиво. Вот лозунг мой и нового дня!

Поедая оладушки с вишневым вареньем, я узнаю, что Евгения выклянчила у отца старенькое "Вольво", на котором мы и помчимся на окраину столицы - в Ясенево, где находится стрельбище.

- А нас туда пустят? - наивно интересуюсь.

- Прорвемся, - шутит Женя. И прислушивается. - Кажется, телефон.

- Ой, я боюсь.

- Кого?

- Маньяков.

- Рано для них, - смеется двоюродная сестра, уходя в комнату. - Они, как вампиры, действуют только по ночам.

И оказывается правой: проявился Максим Павлов, который доложил - он нас ждет в условленном месте.

- С газетой "Правда" в руке, - смеется Евгения.

- С газетой? - не понимаю я. - Зачем?

- А чтобы мы его узнали, - смеется и объясняет, что так поступают все разведчики мира.

После чего мы на скорую руку вымываем посуду и начинаем быстрые сборы. На личико - скромный бодренький макияж, на тело - трусики, джинсики и маечку, на руку - серебряные часики, на ноги - кроссовки. Настроение прекрасное, как московское утро за окном.

- Ишь ты, амазонка, - говорит с завистью Женя. - На тебя мешок надень - и будет все равно классно.

- Я не виновата, - самодовольно хмыкаю, - природа.

От удовольствия жизни двигаюсь по коридору спортивным шагом: раз-два-три - йоп-чаги, три-два-один - йоп-чаги! Кто готов рискнуть своим здоровьем, подходи!..

- Машка, прекрати бить стены ногами, - требует сестра и выражает сожаление, что подобный кураж у неё отсутствует. - Счастливый ты человек, Маруська.

- Ты тоже счастлива, - смеюсь я. - Только этого не знаешь.

- Да? - поднимает брови Евгения. - Сейчас проверим наше цыганское счастье, - звенит ключами, как колокольчиком.

Я отщелкиваю замок у двери, открываю её, делаю шаг на полутемную лестничную клетку и наступаю на...

Толком ещё не поняв, что оказалось под моей ногой, слышу пронзительный вопль, а, услышав его, вдруг с удивлением осознаю - кричу-то я! Но почему так кричу - некрасиво и пронзительно? Ведь так никогда раньше не кричала.

Такое впечатление, что нечто липкое, темное и омерзительное проникло в меня, когда я сделала шаг на эту лестничную клетку.

- Маша! Что такое?! - испуганный голос двоюродной сестры. - Что с тобой?!

Входная дверь распахивается, и в утреннем свете я вижу... дохлую кошку. Мертвую кошку. Черную кошку. С багровым предсмертным оскалом. С биркой на шее.

Я чувствую, как мохнатая суть безжизненного животного проникает в мои здоровые клетки, в мою энергичную кровь, в мои чистые помыслы.

- Спокойно-спокойно, - слышу голос Евгении. - Какие-нибудь пацаны, черт... - наклонившись, накрывает кошку тряпкой. - Уберу сейчас.

- Фу ты, - прихожу в себя. - Не знаю, почему так испугалась?

- Да уж, орала, как резаная.

Я с виноватой улыбкой наблюдаю, как Женя относит дохлятину к мусоропроводу. Действительно, что со мной? Испугалась? Странно? Я же ничего и никого не боюсь? Может, показалось, что наступаю на живое? Вроде нет? Тогда почему такая нелепая и неожиданная даже для меня самой реакция?

На лестничном марше лязгает железо о железо - и я понимаю, что тему можно закрыть. Дохлая кошка выброшена вон из моей живой жизни, и можно об этом случае забыть? Забыть?

- А что там, на бирке, было написано? - спрашиваю, когда мы с Женей, спускаемся в лифте. - Там ведь что-то было нацарапано?

Сестра смотрит на меня странным взглядом - испытующим взглядом, словно проверяя мое общее состояние, потом решает ответить, и отвечает, и я понимаю, что, сделав шаг на полутемную лестничную клетку, я совершила шаг в больной и опасный мир, где нет пощады никому.

Что же ответила Евгения? Она проговорила спокойным и будничным голосом, будто мы болтали о погоде, она сказала:

- Там было написано: "Маша".

- Маша? - переспросила я.

- Да, - подтвердила. - Наверное, так звали кошку?

И так зовут меня, - напомнила я.