На далекой станции жил человек. Он был хранителем границы. Ездил в Сирию и еще хочет съездить. О раке он не сказал – сказал, что просто ранение, на вопрос о том, работает ли он. И в этом надо было найти его скромность. На далеком севере его ждут. И здесь ждут. И здесь просят остаться. У него невероятный эстетический вкус. Мы хотим, чтобы Вы с нами были еще дольше, пожалуйста, Вы нужны. Останьтесь у нас. Здесь.
Андрею. Когда жив был.
MRAK TVOIH GLAZ 27.09.2017
Мне снилась какая-то далекая солнечная страна или просто затопленная светом улица – мерцающая светом, слишком мягким и расфокусированным для повседневности и нашего мира, и улыбающийся Саша Проселков[201]
. Может быть, я увидела место, где он сейчас?Его убили 31 июля 2014 года. Он был тогда замминистра иностранных дел ДНР. Выстрелом в сердце. Со спины. При продвижении колонны с гуманитарной помощью. Точнее, пять пуль и одна в сердце. Для меня русская весна началась с его смерти. Изнутри пришла в меня – я стояла дома и услышала эту весть: изможденная скучными июльскими буднями – вдруг осознала, что есть фронт и смерть есть. Не от разложения, а от войны.
Во сне он был очень добрым и улыбался. Кстати, я его знала лично лет 10 или чуть меньше. Он был всегда на ЕСМ-лагерях. А теперь он – там, где размеренное солнце заливает совершенно иным светом неизведанные улицы. Там.
А. Проселкову
Память.
Переходы из бакасаны в чатурангу[202]
– особый вид искусства, которым я вчера искренне пыталась овладеть, и который я, прям, очень чувствую в руках и плечах!По историческим данным 3-ю группу крови называют «кочевой», так как первые зарегистрированные люди с такой плазмой назывались «кочевниками». Третья группа крови в настоящее время в значительной степени преобладает у финно-угров, венгров, чехов, а также сербов. Ее носителям значительно проще приспосабливаться к серьезным климатическим изменениям.
Надо продолжить уборки и выкидывание ненужных вещей. Еще завтра можно тайно выйти и прогуляться, никому об этому не сказав, а может, даже сделать небольшой кружок по тем местам, где никто не ходит.
Вроде бы немного – но на миг приоткрывается, что будет скачок и новый взмах, что тяжелые одеяла каждого дня станут легкими, что в тело вернется сила, а в душевный строй – порядок и разлинованность каждой минуты, ее озарение мудростью. Верится в то, что и ум не покинет, и будут мудрыми и шаг, и строй, и каждое дыхание, и что вера не покинет внутреннее, да и внешнее: ведь ритуал важен, ибо создает человеческое. Как велик и строен ритуал, и как ничтожны мы по себе сами – раздробленные и расколотые, опустевшие андрогины. Вдруг я почувствовала, что не знаю, какой завтра сезон: настойчиво показалось – что весна (я ее не сильно люблю, и часто ругаю солнце, подобно восстающему на своего хозяина Мальдорору[205]
). Странно-сбивчиво – маленькое предчувствие внутреннего, точки сборки, на секунду… Неужели я снова вернулась в себя?