Топливо Победы. Азербайджан в годы Великой Отечественной войны (1941–1945)

Вопрос о причинах российско-персидской войны 1804–1813 годов до сих пор активно обсуждается историками, и, видимо, эти дебаты завершатся ещё не скоро. Так как для нас эти сюжеты носят в определённом смысле маргинальный характер, мы позволим себе описать основные суждения по этому вопросу очень кратко и, можно сказать, конспективно. Не подлежит сомнению, что изначально в Петербурге отнюдь не планировали крупномасштабного военного конфликта в Закавказье. Очевидно, что в начале XIX века, по мере обострения политической обстановки в Западной Европе, всё более ясной становилась неизбежность нового столкновения наполеоновской Франции с прочими европейскими державами, что, собственно, и случилось уже в 1805 г. В этой ситуации было бы весьма странно со стороны российского правительства планировать какие-то крупные военные операции в Закавказье в то время, как каждый штык потребовался бы на европейском театре военных действий. Косвенно спонтанность для России этой войны подтверждает и крайне малый наряд сил, выделенный российским командованием для действий на Кавказе. Напомним – в 1722 г. Пётр I привлёк для Каспийского похода только пехоты более 20 тыс. чел., а с учётом регулярной и иррегулярной кавалерии численность войск, участвовавших в походе можно смело удвоить (а некоторые исследователи полагают, что в 1722 г. Пётр двинул в Дагестан и вовсе стотысячную армию). Разумеется, в 1723 г. русские располагали уже куда меньшими силами, но надо учитывать, что в любом случае это были войска, выделенные специально для операций в Ширване и Гиляне, то есть воинские контингенты на Кубани, Тереке и других регионах Кавказа в это число не входили. Между тем в начале XIX века все российские войска по обе стороны Кавказского хребта были сведены в так называемый «Грузинский корпус», причём его суммарная численность на 1 мая 1805 г. насчитывала всего 9888 человек[41]. Очевидно, что если бы в Петербурге изначально планировали бы крупный завоевательный поход и полномасштабную войну против Персии, то и группировка войск на Кавказе была бы увеличена в два-три раза с тем, чтобы хотя бы приблизиться к численности войск, выделенных Петром I для Каспийского похода.

Достаточно часто выдвигается версия о некоем «британском следе»[42] в возникновении русско-персидской войны. Действительно, русско-английский спор из-за Мальты, начавшийся в 1799 г., вылился в 1801 г. в приказ императора Павла I начать так называемый «Индийский поход». Разумеется, в этом контексте попытка Лондона обеспечить России «второй фронт» в Закавказье для того, чтобы оттянуть русские войска от Среднеазиатского направления, представляется вполне осмысленной. Действительно, в январе 1801 г. (то есть ещё при жизни Павла I, убитого заговорщиками лишь в марте 1801 г.) был подписан англо-иранский договор, направленный как на интенсификацию торговли между двумя странами, так и на определённое политическое сближение Тегерана и Лондона[43]. Однако не следует забывать, что уже в 1801 г., после смерти Павла I, и без того не слишком активная деятельность по практическому воплощению в жизнь авантюрного замысла усопшего императора о вторжении в Индию через просторы Туркестана окончательно прекратилась. Более того, уже в 1805 г. Россия и Англия стали союзниками по III, а впоследствии – по IV антифранцузским коалициям, и в этом плане стремление Лондона принудительно раздувать пламя конфликта между Россией и Ираном вплоть до 1813 г. выглядит уже несколько нелогично – ведь теперь каждый русский батальон, направленный в Закавказье, становился в первую очередь батальоном, не направленным против Наполеона! Не вызывает сомнений тот факт, что Великобритания проводила в Иране политику, нацеленную прежде всего на защиту именно британских интересов, и за получение определённых торговых преференций Англия охотно снабжала Иран оружием и прочими военными материалам, сыгравшими немаловажную роль в продолжении русско-персидской войны. Но тем не менее следует признать, что как минимум в 1805–1807 гг. в Лондоне объективно не были заинтересованы в ослаблении России. Таким образом, версия о решающей роли «британского следа» именно в начале русско-персидской войны не выдерживает критики. Другое дело, что в 1808–1811 гг. британские эмиссары могли весьма активно способствовать продолжению войны.