Топографический кретин

— Вы к врачу обратитесь, уважаемый, — посоветовал ему Шуцык почти нежно. — Мы тебе Кржижановские, что ли, клоповку за двугривенный хлестать?

— Есть ещё шампанское «Искра». Розовое. Бакинское. Шесть-двадцать. Будете?

— Вот и сэкономили, — сказал Яков, наблюдая за Китом, неуверенно разливающим по стаканам бурлящую жидкость рубинового цвета.

Игристостью азербайджанское шампанское мало чем отличалось от извести в момент гашения. В детстве это было одно из любимых развлечений Яши и Гоши Кита: набрать на вечной стройке по соседству мягких серых комочков и поливать их водой в своём дворе, наслаждаясь тихим бормотанием плотно кучкующихся пузырьков.

Самым замечательным было то, что эти ноздреватые гроздья не только плодились от воды, но ещё и отлично горели. Поэтому забава под названием запуск карбида особенно эффектно удавалась зимой, когда комочек извести можно было положить на толстый сугроб, плюнуть на него и — когда зашипит — поджечь. И тогда начнётся настоящее волшебство.

Пылающий камешек растопит снег под собой, и он превратится в воду и, она, соприкасаясь с карбидом, снова зашипит и превратится в пузырьки, которые не дадут погаснуть огню, и он опять растопит снег — и так почти до бесконечности. Вернее, до тех пор, пока твой снаряд не прошьёт сугроб насквозь до самого асфальта или, что бывало всё-таки чаще, не выжжет сам себя до полного нуля, подобно метеору в плотных слоях земной атмосферы, и не затихнет обессилено за отсутствием горючего.

Пытались даже соревноваться на скорость и глубину погружения, но быстро поняли, что проверить всё равно не получится, потому что для этого надо будет раскапывать сугроб, а тогда проделанные карбидом ходы тоже разрушатся, так что измерить их будет невозможно. Да и зарываться по уши в снег тоже, если честно, ломало, поэтому решили, что пусть победит дружба и родная страна. А вместо состязания договорились ещё немного пораскинуть мозгами и выступить с одним на двоих спецрацпредложением по поводу принципиально нового, ужасно дешёвого и к тому же офигенно весёлого способа прожигания шахт в вечной мерзлоте.

— А чего ж не сэкономили, — Кит вернул Якова к действительности, звякнувшись с ним и Шуцыком стаканами. — Сэкономили, конечно. Только на минералке рубль, не считая чаевых.

— А чаевые-то при чём?

— А он их заслужил, что ли? Портвейна, видите ли, нету. Мог в Хабаре и в ларёк смотаться, не отвалилось бы от него. Ещё и наварился бы, лошара.

— Да знали б заранее — сами бы втарили, — вставил Шуцык.

— Без базара, — согласился Кит. — А так шипучку жрать придётся.

— Вы всё-таки пореже мечите, разом не всасывайте, нам тут ещё три часа канителиться, — напомнил Шуцык. — А вот, кстати, и шмон.

Серьёзного вида контролёры медленно, крайне методично двигались по вагону-ресторану, который уже практически заполнился. Происходящее выглядело немножко сюрреалистично и совершенно по-декадентски: беззаботного вида юноши и девушки теснятся за узкими, грязными столиками, на каждом из которых стоит по мутной вазочке с тряпичным цветком и по бутыли полусладкого мультипликационного цвета, а за окнами с разводами, оставшимися от когдатошней тряпки, угадывается блёклый болотистый пейзаж — мелькающие на переднем плане жёлтые волосатые кочки и почти не двигающиеся синие сопки на заднем.

— Ваши билеты.

Над их столиком завис крупный мужчина в полувоенном форменном френче. Его брылое рыло выражало недетскую зависть к проверяемым и плохо маскируемое желание плюнуть на долг перед министерством путей сообщения и присоединиться к банкету. Но то ли совесть не позволяла, то ли опасения за премиальные, то ли страх стукачества со стороны двоих таких же, которые заняли позиции по обе стороны прохода, исключая саму мысль о возможности бегства.

Бежать, однако, никто не собирался.

— Билеты в чемодане, — спокойно ответил Кит, отрывая сильно скучающий взгляд в белёсых ресницах от дальневосточного ландшафта, почти такого же сурового, как позы службистов.

— А чемодан где?

— В третьем вагоне.

— Сходи и принеси.

— Ага, вот я сейчас всё брошу и пойду, — попытка официальных лиц выковырять Кита из-за стола не только не возмутила его, но даже не удивила. Видно, не впервой, подумал Яков. — Пройду вагон, в котором горы шелухи и всяких нифилей в проходе, потом другой, в котором цыгане откинувшихся зэков в храпа обувают. Потом ещё один пройду, в котором отовсюду торчат портянки дембелей и воняет килькой. Потом доберусь до своего отсека, буду долго упрашивать каких-то ублюдков оторвать их жирные задницы от полок, чтобы открыть рундук, потом полезу туда за билетом и покажу всем этим уродам, что там у меня в чемодане, чтобы они потом всё это спокойно стырили и выменяли на ящик синявки на станции Икура. А мои дружбаны в это время без зазрения совести приговорят пойло, купленное, между прочим, на мои сбережения с нищенской инженерской стипендии. Так, что ли?