Топографический кретин

Дорогой мой, любимый!

С днем рождения, милый мой.

Главное — будь всегда здоров, а счастье у нас и так есть.

Я тебя очень-очень люблю!

Твоя…

О том, что я в лотереи не играю, знает даже активистка Лера — и обходит меня со своей мошной стороной. А может, она не только об этом знает? С чего вдруг этот утренний комплимент?

Да нет, все гораздо проще: видок у меня и впрямь отменный. Нервные клетки здесь ни при чем, это просто конец зимы. В последние годы с весны до осени я, как заправский итальянец, разве что не сплю в темных очках: кожа как-то странно реагирует на солнце — вокруг глаз появляются темно-красные пятна, как у алкаша, веки набухают и морщинятся, как у хамелеона. Да я и есть хамелеон — стараюсь показать всем вокруг, что business as usual, хотя на самом деле полный швах. Ну и ладно, не их это дело, пусть скажут спасибо, что не гружу, пусть радуются и ни о чем не догадываются.

Не догадываются?

Ближе к вечеру позвонил из Москвы Гаврила, поздравил с днем рождения и восторженно поведал об изгнании с большого телеканала общего знакомого, которого Гаврила давно числит в своих недругах. Потом пообещал нагрянуть как-нибудь в Лондон с необъявленным визитом, а напоследок сказал:

— Ну, передавай привет своей бэби. У вас ведь все в порядке, вы по-прежнему вместе?

Ответа Гаврила не дождался: международная мобильная связь иногда обрывается на полуслове.

Снова в школу

Угол атаки

Карась в своей средней школе трудился ночь через две, и ночь через две в его сторожке собиралась компания, единственной относительно постоянной составляющей которой был зеленоватый портвейн или того же оттенка пиво в больших стеклянных банках — это если работал ларёк по соседству. А если не работал, звали Савву. Человек он, конечно, не самый компанейский, но его карманы всегда были туго набиты заранее измельчённым, просушенным и просеянным гербарием, который с успехом компенсировал присутствующим отсутствие как бы янтарного напитка.

Состав присутствующих, в отличие от типа и цвета зелья, варьировался изрядно. В школе у Карася побывали, кажется, все: абитуриенты и институтки, аспиранты и учитель труда С. Б. Водолей, моряки торгового, рыболовецкого и военно-морского флотов, ответственные работники, торчки и фотохудожники, бывшие и будущие уголовники, музыканты разных направлений и Алик Аликович Худогин. У него был рост примерно метр двадцать, тяга к весёлым компаниям, прозвище Хотдогин и слава человека, которого по общаге № 1 лично носила на руках Ираида Вершинова. Студентка Ираида обладала эпическими габаритами и умением напиваться до такого состояния, что её сторонилась даже Дядя Галя, которая вообще-то не боялась ничего.

Дядя Галя проводила дни в бытовке четвёртого этажа в задумчивой позе, прикуривая одну беломорину от другой. На Дяде Гале всегда был байковый халат, мужские сандалеты коричневого дерматина на босу ногу да лыжная шапочка, в которой многие подозревали латентную балаклаву, но уточнять не пытались: Дядя Галя к общению не располагала. И когда она сама, без приглашения к разговору, вдруг поведала общаге № 1о рандеву Ираиды с Аликом Аликовичем, ни у кого не зародилось и тени сомнения в правдивости повествования: обвинить Дядю Галю в наличии фантазии было бы действом не менее безумным, чем попытка объяснить тайну рождения сына человеческого происками безродного еврейского плотника.

Ираида Вершинова, со слов явно потрясённой рассказчицы, случайно наткнулась на Алика Аликовича в коридоре и тут же водрузила его к себе на грудь, а на вялую попытку сопротивления отреагировала спокойно и где-то даже философски.

— Забудь об этом думать, мой мальчик, — сказала она, пришепётывая из-за свисающего с губ тлеющего бычка.

Потом отбросила в сторону шнур трёхпрограммного радиоприёмника «Орфей-301», который по пьяной лавочке принимала за беспородного, но всё равно любимого щенка, расправила юбку свободной рукой, подтянула гольфы и понесла Хотдогина по коридору, вышагивая в ритм самолично исполняемой речёвки:

— Раз-два, я твоя женщина! Три-четыре, ты мой мушщина!

О том, что случилось с ними дальше, Дядя Галя умолчала. Потому что выдумывать не умела, а правды не знала: парочка свернула на лестницу, а лестницу из бытовки не видно. Но, наверное, ничего страшного не случилось, потому что студентка Вершинова впоследствии ещё неоднократно выгуливала радиоприёмник, а Алик Аликович был раз или два замечен в Карасинской школе.

В общем, в школе бывали все, и всех бывало помногу, но, конечно, больше всех там бывало девушек — как легкого поведения, так и наоборот. Одна из них — Юля, тогда ещё Антоненко, имела обыкновение бывать всюду, где радостно. За безотказный нрав про Юлю говорили, что она — Робин Гуд: у богатых берёт, бедным даёт. Но потом Юля образцово утёрла нос злопыхателям: сменила фамилию на Мылову и, изложив на бумаге всё, что сумела вспомнить о своей жизни, стала суперзвездой отечественного детектива.