Топографический кретин

Странная такая квартира. Вроде по отдельности все ее элементы более или менее соответствуют каждый своему предназначению — двери открываются и закрываются, пылесос, телевизор и стиральная машина включаются и выключаются, диван раскладывается и складывается, на балконе можно курить, а на кровати — хоть и неудобно — спать, из горячего крана течет теплая вода, а из холодного менее теплая, но вместе эти ингредиенты как-то не складываются во что-то, что хотелось бы назвать жильем, пусть даже и временным. Хотя на полу лежит вполне себе паркет, а на входе в подъезд сидят (вернее, в ночное время тоже, как и паркет, лежат, только на кушетке) тетки-консьержки.

Они меняются еще более регулярно, чем мы с коллегами, командируемые из Лондона в Москву, а потому никак не могут запомнить, кто из нас в какой квартире ночует. Или могут, но тогда, значит, прикалываются, задавая при каждом входе-выходе один и тот же вопрос:

— А ты, сынок, у меня в сто первой живешь? Ах, в сотой? Ну хорошо, хорошо, ступай покудова.

Сегодня с утра на консьержном месте восседал какой-то пролетарий с носом и ушами. Наверное, муж одной из теток, потому что спросил:

— А ты, сынок, у меня в сто первой живешь? Ах, в сотой?

Прищурился хитро и добавил:

— А хто ж у тебя там по вечорам-то босыми пятками все по полу-то шлепает, а? Ну хорошо, хорошо, ступай покудова.

А ничего так у них прослушка налажена.

— Ну так что с Анжелой?

Правда, было такое. Полжизни назад.

— Ну, вспомнила! Да я за последние несколько лет ни звука от тебя не скрыл, ни жеста, не говоря уже о чем-то серьезном. А ты?

— А что я? Чего вот я тебе не говорю? — она снова потянулась к бутылке.

— Ничего. Ни куда ты ходишь, ни с кем ты туда ходишь…

Ага, опять губки бантиком… Прицеливается.

— Только попробуй! Врежу!

От неожиданности она проглотила заряд.

— Ты сможешь ударить женщину?

— Не женщину, а разведчика.

Она смеется. Я продолжаю нудить.

— Ну что, ответишь ты мне хоть на один вопрос?

— Какой?

— Куда ты ходишь?

— В город.

— Я понимаю, что не в деревню.

— Да уж, в деревню ты у нас ходок.

Присела рядом на кровать, потянулась будто ко мне. Оказалось — к тумбочке, за какой-то косметикой. Подумала, ответила:

— Я хожу в центр города Лондона.

— А с кем?

— Со многими людьми.

— А можно назвать имена?

— Можно. Келли. Путридий. Иногда Тоня Задвигина. И еще, ты их не знаешь.

— А все-таки?

— Дима. Костя. Таня.

— Маленькая, с сиськами?

— Нет, другая. — Опять засмеялась. Прилегла рядом, потянулась, притронулась. — Ой, а чего это у тебя пузо мокрое?

— Описался от неожиданности, что ты со мной разговариваешь. И с кем у тебя самые близкие отношения?

Подумала немножко.

— С Келли.

Детский сад, вторая четверть.

— А из мужчин? Кто из них потенциален?

— Да никто!

— То есть уже не потенциален, а реален? И кто же?

Опять я за свое.

— Один голубой, у другого подруга. У Путридия жена.

— Кому это мешает, у тебя тоже муж.

— Это другое.

— Другое?

Кивает.

— То есть ты еще никого не завела?

— И пока не собираюсь. Я же говорю, хочу побыть одна. Понять себя.

— Скажи еще, что и тебя никто не пытается завести.

— Пытаются, чуть не каждый первый пытается. Не из этой компании, а так — на улице, в кафе, в магазинах…

В другой комнате засвистел мой телефон. Гаврила из Москвы. Общего знакомого убили, Илью Зимина. Был человек — молодой еще человек, талантливый журналист, выбившийся в люди из глубокой амурской провинции, — и нет человека.

Нет человека.

Так мы и не договорили. Не успели: она ушла тусить, а вернулась домой, когда я уже спал. Хотя заснуть не мог очень долго.

Зависть павшим

Угол атаки

— Вантолич, а нас в этом году опять в Волочаевку погонят?