Топографический кретин

Шуцык по простоте душевной поднял вопрос, который волновал весь класс, но задать который вслух не решались, боясь прослыть идеологически невоздержанными. Со всеми входящими и вытекающими. Хотя, если честно, остальным ничуть не меньше Шуцыка осточертели ежегодные вылазки в глухую болотистую летом и вьюжную зимой деревню за сто километров от города.

Поначалу, конечно, это представлялось изумительным дальним странствием: целая неделя предвкушения и обсуждений; сборов и споров о том, что брать с собой, а без чего можно выжить; долгое, невыносимо долгое ожидание — и вот, наконец, все вместе в дребезжащем общем вагоне, песни и разговоры, и сладко дымящийся чай из термоса, и остывшие, но всё равно обжирательские мамины пирожки, которые на обратном пути сменятся сочащимися жиром беляшами, купленными уже там, на Волочаевке, по 15 копеек за штуку у тёток, замотанных в пуховые платки поверх толстых полушубков, — и от этого наряда тётки выглядят такими же пухлыми, как их выпечка, — а между завтраком и ужином будет экскурсия по музею боевой славы, сахарной головой украшающему сопку Июнь-Корань.

Сопка невысокая, метров семьдесят, но других в округе нет совсем, потому зовётся она не каким-нибудь холмом или курганом, а — господствующей высотой. Отступавшие в гражданскую беляки, несмотря на сорокаградусный мороз, нарыли там уйму окопов и учинили некислый отлуп красноармейской дивизии — той самой, что по долинам и по взгорьям шла куда-то там вперёд. Но доблестные будённовцы, положив тысячу-другую своих и несчитано местных, всё равно белогвардейцев с интервентами одолели — и погнали с матюками дальше, аж до самого синего моря, до далёкого Тихого океана, на котором, собственно, свой закончили поход.

Где он, этот океан, Фрэн знал лишь приблизительно, как и все его друзья, кроме одного только Гоши Кита. У Гоши в морском Владивостоке жила тётка Зоя и её дочка Надя, секретно любимая Фрэном, и Кит ездил к ним каждое лето, а потом рассказывал какие-то небылицы про бухту со смешным названием Три Поросёнка и другую, с почти непечатным именем Шамора, и говорил, что кидаться в девчонок лучше всего не снежками и не бомбочками с водой, а пока ещё живыми медузами. Что они, медузы то есть, так смешно колбасятся, когда летят по воздуху, а при ударе в девчонок взрываются с глухим булькающим звуком, как если в ванну пукнуть, и их ошмётки разлетаются по всему пляжу — медузьи ошмётки, не девчоночьи, — а девчонки в это время начинают оглушительно визжать и ябедничать взрослым.

Врал, наверное. Фрэн как-то видел медуз по телевизору и сильно сомневался в том, что к такой фиговине можно прикасаться. Он с детства терпеть не мог всего, что дрожит и трясётся, не переваривал бесформенного, ускользающего — пенки на молоке, киселя, сала и всяких прочих желе, а тут вообще — медуза!

Хотя что ж, другие и сало едят…

Эх где ты, лето, хоть даже и с медузами! Каникулы-каникулы, весёлая пора, не надо ходить в школу, не надо делать домашнее задание себе и сестрёнке Алинке, не надо пугаться того, что мама пошла на родительское собрание, а тебя только во вторник историчка застукала, когда ты в тетради вместо её галиматьи рисовал красивые гоночные машины и большие, квадратные лошадиные морды, которые из-за слишком добрых глаз с ресницами выходят похожими на коров, а потом из-за этой исторички пришлось в дневнике кол по поведению на четвёрку исправлять и ещё неделю трястись от страха: а вдруг запалят!

И не надо, в конце концов, снова ехать в эту чёртову Волочаевку.

С первых экскурсий они возвращались краснощёкие, воодушевлённые, гордые за предков, которые не только разгромили-атаманов-разогнали-воевод, но и не забыли оставить после себя россыпи ржавых гильз, погромыхивающих теперь в карманах потомков.

Позже, несколько классов спустя, в головах наследников сам собой начал возникать предательский вопрос: а почему на сбор патронов их всегда возят в самый мороз, когда не помогают ни сладкий чай, ни рыбные беляши? А потому, ответила историчка, что ездим мы туда в день штурма, а его ваши самоотверженные деды и прадеды совершили в конце января. Ибо раньше думали о родине, а потом о себе. Не то что вы.

— Блин, приспичило им, что ли, не могли про родину летом подумать? — возмутился тогда Медведь. — Сопка же Июнь-Корань называется, а не Январь-Корань, в натуре!

Прошлая зима выдалась особенно лютой — такой, что, прочувствовав в полной мере всю грандиозность подвига прадедов, правнуки в какой-то момент начали стыдливо завидовать павшим.

Повторения поездки не хотелось даже Соне Нервик, известной любительнице родного края. Край так Соню увлёк, что она добровольно записалась в «Голубой патруль» — это когда в свободное от школы время делаешь вид, что охраняешь фауну в водоёмах, а на самом деле ждёшь следующей экскурсии на построенный зэками рыборазводный завод в посёлке Тёплое Озеро, чтобы потрепать по спинкам только что вылупившихся мальков лосося и вернуться домой со свежим запасом красной икры.

Но на этот раз испугалась и Соня.