Топографический кретин

Дешевле и во всех отношениях результативнее было заседать с новым другом Клином в модном кафе «Фламенко» на Океанском проспекте, в котором растворимый кофе подавали с лимоном, но в которое зато регулярно наведывались ученицы располагавшегося через дорогу вуза. Вуз был институтом советской торговли, и посещали его девушки даже ещё моднее, чем само кафе «Фламенко».

30 января

Полураспад

Но за тебя шел бой когтей и лилий,

звериных смут и неги голубиной,

я выстрадал тебя, и вскрыты жилы.

Фредерико Гарсиа Лорка

Сегодня не пошел на работу. Симулировал на волне вчерашнего, а вчера действительно проболел весь день: температура 39, и полоскало дуплетом так, что удивился, почему никто до сих пор не додумался ставить в туалете по два унитаза — один напротив другого, сантиметрах в семидесяти друг от друга, чтоб не суетиться.

И отравиться-то нечем было: накануне весь день ничего не ел и практически ничего не пил, если не считать двух мохито на двоих с Ингой в Ковент-Гардене. Мяту, что ли, несвежую накрошили в бокал?

Отскок. Убийство градусника

Простудился в московской командировке. Зашел в аптеку за терафлю и стрепсилсом. Спросил, есть ли дешевые градусники.

— Ртутный, двадцать рублей, — сказала уютная девушка за кассой.

Через два дня расколотил его в ванной (нечаянно) и, как в детстве, любовался бисеринками ртути.

Сижу дома, тупо глядя в телевизор. Что же все-таки происходит? За что мне это?

Она думает, что знает. Она сказала, что я, наверное, расплачиваюсь за предательство по отношению к первой жене. Может быть, все может быть. Только я-то тогда не просто разлюбил, я разлюбил потому, что полюбил. Так полюбил, что до сих пор очухаться не могу, куда уж тут второй (вернее, первой, но — только по хронологии) любви поместиться, если ни в голове, ни в сердце места вообще больше ни для чего не осталось, если она всем стала для меня — красным солнышком и желтою луной, морем, небом, сыром и вином, Австралией и Африкой, и афродизиаком, идеей-фикс и светлою мечтой, страшным кошмаром и чистым смехом, грязным фетишем и верою истовой, истиной сладкой и жгучим извращением. А значит, ни черта я не заслужил, ведь она уходит не к кому-то, а — от меня.

По крайней мере, так говорит.

— У тебя кто-то есть?

— Нет. Честно, нет.

— Но ты влюблена?

— Нет. Я просто хочу попробовать с нуля. Своими силами, своим умом. Я ведь никогда так не жила, сначала родители, потом сразу ты. Ты строил меня по своим представлениям, потому что ты был сильнее. А теперь я сильнее, и я хочу сама себя строить.

— Оставайся тогда, строй себя, зачем тебе жить с чужими людьми, тратить кучу денег, ты можешь жить здесь. Так, как ты хочешь. Я не буду тебе мешать.

— Нет, я так не смогу. А вдруг я влюблюсь?

— Уже есть кто-то на примете?

Боже, какая я сука!

— Нет.

— А если влюбишься, какой он будет?

— Ну… Не знаю… Я пока не думала об этом.

— А на каких мужчин ты обращаешь внимание? На что смотришь в первую очередь?

Господи, ну зачем мне это!

— Хм… На попу? На руки? У тебя, кстати, красивые руки.

Раньше говорила, что у меня классная попа.

Если нечего пить, если некому больше молиться,

Если незачем быть, и для снов не осталось причин,

Если не о чем петь и не хочется к свету стремиться,

И уже не суметь переплюнуть красивых мужчин,

И уже не посметь удержать ее музой нетленной,

Объяснить не успеть, объясненьям разумным не внять,

И уже не украсть, не похитить ее у вселенной,

Ни бесстрастье, ни страсть, ни бесчестье, ни лесть не принять,

И уже ни обнять, ни прижать — просто не дотянуться,

И уже не унять этой боли, что рвет на куски,

Не сказать, не шепнуть, не окликнуть и не оглянуться,

До утра не уснуть, а наутро завыть от тоски,

Если все кувырком, если нет больше точки опоры,

На мороз босиком, по асфальту в коньках — наплевать,

И совет не дает ни Коран, ни Конфуций, ни Тора,

Значит, кончился год. И другому уже не бывать.