Топография счастья

Одну альтернативу «здоровому» терапевтическому чувству предлагает кто-то из зрителей: «Мужчина, если любит, на все пойдет, он будет землю есть, но добиваться своей любимой. Если он от вас так отказался, то он вас не любил». Другой гость студии, певец-знаменитость, предлагает пострадавшему от роковой страсти альтернативную терапию: «Можно, конечно, послушать умных людей, а можно просто любить и страдать… Купи ящик шампанского и так оторвись неделю со своими сослуживицами. Все пройдет». Известная телеведущая Татьяна Пушкина подтверждает альтернативный рецепт, рассказывая, как ее от «безумной» любви вылечили только «институтские друзья с водкой, картошкой и селедкой». Она не верит в психологов: «Я давно лечу себя сама», — и зал реагирует на это заявление аплодисментами. Даже психолог Щеглов так увлекается «беседой», что забывает о своей специальной научной экспертной функции и начинает говорить о судьбе, приводя примеры «из жизни». «А вообще, по знакомым судя… нет вариантов, чтобы подобная роковая страсть закончилась длительной хорошей семейной жизнью», — говорит он с иронией.

Далее из зала следует ряд неорганизованных интерпретаций трагической развязки роковой страсти героев передачи: «Им выпала такая роскошь („большая любовь“), и они заплатили за нее нормальную цену»; «О любви нельзя жалеть»; «Если это любовь, значит, это мой крест» и т. д. Особое поощрение публики вызывает рассказ пожилой зрительницы о том, как она когда-то встретила своего нынешнего мужа — будучи замужем и с ребенком. «Это была безумная страсть, которая переросла в любовь, и мы оставили свои семьи. Я ни о чем не жалею, мы уже женаты семнадцать лет». В зале бурные и продолжительные аплодисменты.

Этот студийный текст ускользает от однозначной интерпретации, он многоголосен и многослоен. Терапевтический поп-психологический нарратив — явная часть этого многоголосия, но вовсе не единственная. Более того, публика и даже сами «эксперты» — рыцари терапевтической культуры оспаривают перевод счастья в любви на терапевтический нарратив. Однако, закругляя передачу, ведущая Устинова дисциплинирует студийный дискурс: «Любовь — это то, зачем мы все пришли в этот мир… А роковая страсть — это болезнь, от которой два лекарства: время и здравый смысл. Наверное, иногда пострадать полезно. Но если вам надоест страдать, вспомните, что все можно изменить…»

Постсоветское благополучие без любви?

Мысль о том, что от страданий можно избавиться и «все изменить», конечно, неуникальна для терапевтической культуры. Религиозные течения, национальные идеологии и революции разного рода были движимы этой идеей. Более того, даже когда основной драйв этих избавительных проектов был направлен на трансформацию внешнего мира и его устройства, они все удивительным образом приходили к требованию изменения личности, трансформации индивидуума и работы над собой. Кажется, что и на сегодняшнем постсоветском переходе есть спрос на идеологии, предлагающие тем, кому «надоело страдать», просто «изменить всё».

Подтверждая это наблюдение, писатель и критик Дмитрий Быков (Быков 2009) в своем очерке «Псих-фактор» прослеживает трансформацию «главной фигуры» российского общественного сознания начиная с 1985 года. Сначала это были Историк и Журналист, затем — Экономист, после — Политтехнолог, но никто из них не принес Счастья. «И тогда к согражданам, разуверившимся во всем, вышел Психолог… и поняли, что вот оно, лекарство. И стало Счастье…» Такой успех, полагает Быков, объясняется посланием, которое принес психолог: «не можешь изменить мир вокруг себя, измени отношение к нему».

Действительно, что отличает терапевтическую культуру — так это ее акцент на работе над эмоциями, трансформация чувств, которую она проповедует. Не изменение мира — будь то внутреннего или внешнего, — а пути восприятия и переживания его. Таким образом, счастье становится целью достижимой и даже инструментальной. У него есть рецепт, оно нормативно, и его можно оценить. Оно есть правильное и здоровое, сбалансированное и дисциплинированное эмоциональное переживание мира. Одна из таких дисциплинируемых эмоций — любовь. Кажется, что такое счастье Генка Шестопал из «Доживем до понедельника» точно сжег бы, хотя оно и совсем не советское коллективное, а терапевтическое капиталистическое. Сегодня такое счастье и такая любовь становятся частью культурного репертуара постсоветской культуры и даже доминируют в определенных ее полях.