В результате воспоминания выкристаллизовывают конструкт опыта проживания БАМа, позитивно окрашенный и складывающийся в некую формулу, которую можно было бы назвать «БАМовским счастьем». Это счастье становится коллективным для групп людей, которые попали в иную повседневность, территориально отделенную от «большого» советского общества многими тысячами километров. Согласно воспоминаниям, диапазон материальных возможностей на БАМе шире, чем у обычных советских людей. Досуг интереснее и насыщеннее. Высокое начальство далеко, и поэтому ощущается больше свободы в мыслях и действиях. Новая точка отсчета в биографии дает шанс проявить себя и самореализоваться по-новому. Предельно ясно сформулированная миссия — создать новый мир, — словно глоток свежего воздуха, окрыляет и наполняет силами. Работа дает моральное удовлетворение. Уверенность строителей в создании важнейшего для страны объекта подкрепляется высокими заработками и прославлением БАМовцев в СМИ. Физическая работа на свежем воздухе приносит едва ли не физиологическое удовольствие. В результате бывшим БАМовцам в своих воспоминаниях почти удается воспроизвести законченную утопическую картину коммунизма, добавив последнюю недостающую составляющую: всеобщее счастье.
Т. Адорно писал, что «проработка прошлого» осуществляется на уровне субъекта. Только таким образом прошлое может обрести завершенные нормы. В противном случае мы наследуем не прошлое, а вытесненный за пределы сознания горизонт, вновь и вновь возвращающий нам то, чего мы не смогли проработать[324]
.В отличие от «шестидесятников» и «пятидесятников» поколение 1970-х, которое часто называют «потерянным», не прозвучало полноценно ни в советском, ни в постсоветском контекстах. Быстрые системные изменения постсоветского общества заставили представителей последнего советского поколения переоценить свой опыт, свои биографии и статусы. Без сомнения, этот процесс оказался болезненным, тем более что и опыт, и статусы в очень большом количестве случаев в цене потеряли. В отсутствие каких-либо формальных запретов на рассуждения о советском прошлом целое поколение предпочло «замолчать» о своем жизненном опыте. Исследование подтверждает: нарративная память о БАМе практически полностью замкнута в пределах сообщества бывших строителей БАМа. Эта память — во многом позитивная, ностальгическая и идеализированная — бережно охраняется от негативных оценок и критики, в определенном смысле сакрализуется как нечто ценное и уязвимое. Воспоминания бывших БАМовцев, без сомнения, находятся по сей день под определенным влиянием позднесоветского агитационно-пропагандистского дискурса, о чем свидетельствует риторика интервью. Многолетнее замыкание памяти внутри сообщества БАМовцев привело к тому, что эта память не переработана, не реализована, как бы законсервирована и, вероятно, поэтому поразительно жива и свежа.
Столь же живо и свежо то, что сформировалось в результате большевистского проекта, — субъектность, интериоризовавшая социалистические ценности. Участники стройки не смогли переработать память о БАМе в первую очередь потому, что не захотели. Может быть, предпочли сохранить неприкосновенными романтические воспоминания молодости. Или, может быть, ранний постсоветский дискурс оказался слишком критичным и закрытым по отношению к любым воспоминаниям о советском.
Так или иначе, сегодняшнему дискурсу сложно воспринять память о БАМе в том, не переработанном виде иначе, чем в формате редуцированного поп-арта. В том состоянии, в котором память о БАМе существует сейчас, она вряд ли может рассчитывать на что-то другое. Удастся ли когда-либо преодолеть этот разрыв, или опыт советской повседневности — временами радостной, созидательной и счастливой — обречен остаться непонятной и почти сказочной реальностью для всех, кто не жил в советской стране?