Попадали в цель немцы редко. Большинство бомб ложилось на насыпь железной дороги и на пустыри. Было странно видеть огромные, с пластами вывернутого, не тронутого человеком суглинка воронки, а рядом засыпанные землей вагоны, даже не сброшенные взрывной волной с рельсов…
На станции царили беспорядок, суета. Десятки эшелонов с беженцами, с заводским оборудованием, с тракторами и машинами просили дороги на восток. Не хватало паровозов. В городе кое-где дымились пожары. Из сообщений, передававшихся несколько раз в день по радио (репродуктор висел у входа в здание вокзала), было трудно понять, где фронт, но, по словам беженцев, немцы успели захватить Минск и Бобруйск.
Эшелон училища тронулся с места и, проехав несколько станций, снова остановился. Ночью было видно зарево, висевшее над Оршей. Курсанты по очереди ходили в головной вагон, носили рапорты с требованием немедленно направить на фронт. Молчаливый седой подполковник, начальник училища, складывал их, не читая, в цинковый ящик из-под патронов.
В одну из тех ночей произошло ЧП. Восемь курсантов исчезли. Назавтра утром в вагон начальника училища кто-то подбросил пакет, в который был вложен коллективный рапорт беглецов. Они писали, что иначе поступить не могут и сами идут на фронт, потому что их первые рапорты оставлены без внимания…
Училище выстроили на тупиковых путях в длинную шеренгу, беглецов осудили, хотя они были отличниками боевой и политической подготовки. Начальник училища ходил на станцию, куда-то звонил. На следующую ночь возле вагонов увеличилось количество постов…
В сторону Орши направлялся эшелон, в котором ехала кавалерийская часть. Из проемов вагонных дверей высовывались умные морды, лошади чутко прядали ушами. Звякая ведрами, бегали вдоль эшелона кавалеристы. Открытая платформа была загружена тюками спрессованного сена, ее никто не охранял. Все восьмеро легко вспрыгнули на платформу, а когда эшелон тронулся, передвинули несколько тюков и сделали себе надежное укрытие.
Платформа, ускоряя бег, стучала на стыках. Станция, на которой стоял эшелон училища, осталась позади.
Курсанты вполголоса заговорили.
— Может, мы сделали глупость, — сказал Володя Голубович, — но я не раскаиваюсь. Иначе не могу. И вы, ребята, должны сказать… Еще не поздно. Можно вернуться. Чтобы потом не было никаких нареканий…
— Я тоже иначе не могу! — сказал Саша Воронцов из Рязани.
— И я не могу, — хрипло произнес Гриша-грузин.
— И я…
В этом духе высказались все остальные.
— В кавалерии нам нечего делать, — после долгого молчания сказал Саша из Рязани.
— Главное, ребята, чтобы нас не приняли за немецких парашютистов. Документов никаких. И справок не наведешь.
— Главное, получить винтовку, — снова заговорил Володя Голубович. — Когда я получу ее, то буду стрелять. Буду хорошо целиться. Пока меня не убьют.
Эшелон с ходу проскочил следующую станцию.
Ребята чувствовали себя тревожно. И, может, от тревоги в самом опасном месте, — подъезжая к Орше, — они один за другим уснули и все время, пока эшелон стучал по рельсам, крепко и сладко спали.
Утром, как только эшелон остановился, беглецов обнаружили. Их спасению благоприятствовало то, что фронт был близко. Они сами не знали, что он так близко.
Под конвоем высокого хмурого старшины, который заведовал фуражом, и двух бойцов из хозяйственного взвода, державших карабины наперевес, их привели к кусту, возле которого стоял немолодой майор, по облику киргиз или казах.
— Кто такие? — спросил он с сильным нерусским акцентом.
— Курсанты военного училища. Наш эшелон разбомбили, — за всех ответил Володя Голубович.
— И где разбомбили?
— Под Оршей.
— А куда ехал эшелон, на фронт или в тыл?
— В тыл.
— Почему вы ехали в сена?
— Хотели попасть на фронт, — признался Володя.
Они стояли перед кривоногим майором все восемь — молодые, стройные, черноволосые и русые, с открытыми юношескими лицами, и он, мудрый человек степей, сразу понял, что они не обманывают.
— Дурной, зеленый башка! — сказал майор. — На войне тоже есть закон. Мог бы быть лейтенантом, вести людей в бой, а будешь чистить коням хвосты…
Майор приказал зачислить курсантов в хозяйственный взвод.
Кавалерийский полк с ходу выступал на фронт. Погода тем временем испортилась. Над лесом повисла плотная сетка дождя. Дорога, по которой двигались эскадроны, узкая, лесная, и строй сразу нарушился. Ехали по лесу длинной узкой цепью, под копытами лошадей чавкала грязь. Кавалеристы в накинутых плащ-палатках, с капюшонами на голове были похожи на средневековых рыцарей.
Миновали одну лесную деревеньку, другую, третью. Чернели мокрые деревенские хаты. Со дворов тревожными взглядами провожали всадников женщины.
Блеснула прогалина — луговина. Впереди петляла довольно широкая река, а за ней снова виднелась стена смешанного соснового и лиственного леса. Дорога в этом месте круто сворачивала влево.
Мост через реку — новый, деревянный, на толстых бревнах-сваях — был на большаке, в полукилометре от лесной проселочной дороги. Он хорошо просматривался. К нему направились арьергарды разведки. Для всех остальных — привал.