Тополята

Он давил клавиши почти наугад, удивляясь радостному цветному беспорядку, который возникал на экране. А тетя Эма подходила со спины, обнимала его за плечи.

– Играй, играй, Соловушка. Мы рады, что тебе хорошо…

А потом еще раз в гости, еще…

– А хочешь пожить у нас недельку? Мы втроем съездим к нашим друзьям на дачу в Орехово…

Еще бы он не хотел! Плохо было одно: после таких праздников приходилось возвращаться в интернат… Но вот наступил день, когда возвращаться стало не надо.

В общем-то, к этому все и шло:

– Если ты согласен, то можешь жить с нами всегда. Будешь нашим сыном…

Он ткнулся лицом тете Эме в мягкую грудь. От шелкового платья пахло, как от клумбы…

– Ты можешь говорить мне «мама»… – не то разрешила, не то попросила Эмилия Борисовна.

Тогда он отодвинул лицо. Стал смотреть вниз.

– А можно… я буду говорить «мама Эма»?

– Д… да, конечно… Конечно, Владичек. Но почему не просто «мама»? Разве я не гожусь?

Он прошептал, вдыхая клумбовый запах:

– Тетя Эма, но у меня ведь есть мама…

Она отодвинулась, будто от толчка.

– Это… почему есть? Она где? Нам ничего не говорили…

– Да никто и не знает… Я не так объяснил. Она есть, потому что она была. А раз была, значит…

Значит, нельзя отказаться от нее. Получилось бы, что он сломал в себе главную, необходимую для жизни прочность.

Растолковать все это спокойно и понятно он не умел. Стал говорить сбивчиво и один раз даже всхлипнул.

Тетя Эма, кажется, не обиделась. Взяла Владика за щеки, повернула к себе его лицо.

– Глупышка ты… Хорошо, пусть будет, как ты хочешь… – И громко окликнула мужа: – Андрей! Имей в виду, я теперь мама Эма!

– Поздравляю! – отозвался Андрей Кириллович из другой комнаты.

Он не стал для Владика Иванова «папой Андрюшей». Всегда держался немного в стороне. Может быть, потому, что усыновление (или опекунство, или патронат – непонятно, как это назвалось) оформили только на Эмилию Борисовну. У нее никогда не было своих детей, и она признавалась знакомым, что «млеет от неожиданно свалившегося материнства».

А Кабул млел от домашнего существования. То, что для других мальчишек было обыкновенной жизнью, ему казалось чудом. Все в новинку и в радость: и приборка в квартире, и возня со стиральной машиной, и походы с мамой Эмой в магазины и на ближайший рынок. И заботы на кухне, когда надо что-то пожарить и подогреть к приходу мамы Эмы и дядя Андрея со службы… Он был послушен во всем. Он даже не стеснялся, когда мама Эма купала его в ванне, со счастливой покорностью отдавал себя в ее мягкие руки, радостно погружался с головой в пену.

– Спа… буль-буль… сите… тьфу… тону…

…А вечером под пахнувшим, как свежее сено, пододеяльником он рассказывал о своей жизни маме.

Как и обещала Владику практикантка Вера, мама часто приходила из полутьмы, останавливалась у постели, невесомо трогала его волосы. Тихо радовалась его счастью.

– Будь умницей, слушайся маму Эму, она хорошая…

– Ага… ты тоже хорошая…

– Я просто мама…

Владик теперь знал, что и маму зовут Вера. Он понимал, что на самом деле ее могли звать по-другому. Когда он вырастет, он устроит всемирные поиски, все разузнает про маму и вернет ей настоящее имя. А пока она была Вера, потому что он верил…

В сентябре Владик пошел в пятый класс. Конечно, не в интернатскую школу, а в обычную, «по месту жительства». Однако интернатское прозвище просочилось за ним. Каким путем – непонятно. Такие слухи, как микробы, распространяются по воздуху. И стал он Кабулом из пятого «Г». Ну и ладно. Народ в классе оказался не очень-то дружелюбным, да Владик (он был теперь Перемётовым) иного и не ждал. Зато теперь за ним был его дом, и это придавало жизни уверенность, неприятности не пугали.

А они, эти неприятности, случились скоро. Артур Дымчиков с корешами решил пощупать новичка на крепкость характера. Привязался раз, другой (даже слезинку выбил, паразит). Кабул понял, что выход один – такой же, как в давнем случае с Дамой. Но для начала повел себя сдержанно:

– Че скребешь не по уставу, вонючка. Айда за гаражи, там покажешь, какой ты геракл…

И пошли. Только Кабул один, а с Артуряном целая шара. Да Кабул и заранее понимал, что честной дуэли не будет. Сначала, правда, сошлись один на один, Дымчиков саданул Кабула ногой по колену, тот Артура – костяшками в подбородок. Артур отскочил и завопил:

– Он не по правилам, подлюка!

Все было по правилам, но что кролик объяснит шакалам? Четверо бросились спереди и с боков. У гаража валялась коряга от недавно спиленного клена. Кабул ухватил ее, завертел над головой. Торчащим сучком сбил с Артуркиной башки бейсболку.

– Идите на фиг, вонючки, изувечу!

Они отскочили. Один из четверых был поумнее других, выразился культурно:

– А с виду такая ин-тель-генция, прямо артист на скрипке… Отойдем, парни.

– Он чокнутый и недолеченный, – заявил еще один, чтобы скрыть испуг. А третий вспомнил:

– Правду говорили, что интернатский. Там все такие шизики. Айда, ребята, с психами не связываемся…

И ушли. Кабул бросил корягу, счистил с брючины след Артуркиного башмака и тоже пошел. Домой…