Тополята

Дома они молчали, глядя мимо друг друга. В августе и сентябре дядя Андрей то и дело уезжал в командировки («для обмена опытом»), а в начале октября, когда мамы Эмы не было дома, он сел перед Владиком на табурет, взял его за локти и, глядя в пол, сказал:

– Такая вот, брат, история. Ухожу я…

– Как? – выдохнул Владик, хотя сразу понял, о чем речь.

– Ну, вот так… Не сложилось у нас с Эмилией. Зачем же мучить друг друга…

Он отдал Владику на память морской бинокль и ушел незаметно, не попрощавшись. Взял с собой только чемодан. Квартиру оставил жене. Мама Эма всплакнула, прижавши Владика к пахнувшему косметикой платью.

– Ты не должен обижаться на дядю Андрюшу. Он хороший человек. Просто мы… очень разные…

Владик напряг плечи. Было в словах мамы Эмы что-то искусственное.

– А как мы будем теперь? – прошептал он.

– Что же делать? Проживем вдвоем…

Вдвоем жили недолго. За две недели до Нового года в доме появился Лев Геннадьевич. Всегда бодрый и жизнерадостный, лысоватый, с выпуклыми синими глазами и очень гладким подбородком. Владику он сказал:

– Так и зови меня, дружище: «Лев Геннадьевич». Не люблю всяких «дядей и тетей», есть в этом детсадовская слюнявость. А мы ведь взрослые люди, не так ли?

Владик не считал себя взрослым, но возражать не стал. Ему не хотелось лишних осложнений.

Жизнь потекла по-прежнему. Почти по-прежнему. Только мама Эма была не такой ласковой, как в прошлом году, и чаще морщилась, разглядывая Владькин троечный дневник: «Когда ты возьмешься за ум?» – «Иннушка сказала одной тетке, председательнице родительского совета, я слышал: «Он же из интерната, а там все тупые…» Мама Эма не возмутилась такими словами ИИ, молча подписала дневник.

Лев Геннадьевич во Владькино воспитание не вмешивался, с вопросами и беседами не лез, разговаривал сдержанно. Дядя Андрей тоже бывал немногословен, однако в его сдержанности пряталась добродушная усмешка, а у Льва Геннадьевича ощущалось абсолютное «мне все равно».

Друзьями в классе Владик так и не обзавелся. Там был авторитетом Артур Дымчиков со своими подпевалами. К Владику Переметову они не прискребались, но давали понять одноклассникам, что прискребутся ко всякому, кто попробует набиваться к детдомовцу в товарищи. Ну и фиг с ними со всеми, раз такие трусы… В середине зимы он записался в баскетбольную секцию, и тренер говорил, что «у Переметова есть перспективы!» Но весной этого тренера почему-то уволили, а нового не нашли, и секция закрылась.

Неподалеку от дома был заброшенный, затерянный среди многоэтажек и гаражей сквер, и в нем Кабул нашел приятелей. Ребята были младше его, из третьего и четвертого класса, но с ними Владик чувствовал себя хорошо. Зимой они катались на лыжах с мелких горок, весной построили в крохотном овражке пеструю водяную мельницу. Двоих ребятишек – Алика Семенова и Андрюшку Гаврина – Владик несколько раз приводил к себе домой, показывал на компьютере простенькие «игрушки» (у самих-то этих ребят компьютеров не было). Давал им бинокль, чтобы посмотрели с высоты на окрестности…

В классе как-то разнюхали, что Кабул «хороводится с мелкими», стали подначивать, но Кабул послал болтунов подальше – спокойно и решительно…

Однако большую часть времени после школы он проводил один. Можно сказать, обитал в своей скорлупе. В своем отдельном мире. Там были книжки, компьютер с играми про звездные войны, планета Земляника, где жили длинногривые красные кони. И была мама. В тревожные минуты он говорил себе: «Все равно у меня есть мама…»

А еще у него был свой дом, в котором, несмотря на печали и тревожные предчувствия, жилось все-таки неплохо. Он любил в этом доме все – свою фаянсовую кружку с зеленым гномом на боку, свою настольную лампу со стеклянным желтым абажуром, электронные часы с маятником-корабликом, тихое ворчанье холодильника в кухне, узор из серых листьев на желтых обоях. Любил уютную тахту, на которую можно хлопнуться спиной, чтобы разглядывать трещинки в потолке и думать о чем-нибудь… ну, хотя бы все о той же планете Землянике…

Планета жила в особом геометрическом мире. Владик называл его «Конфигурации пространств». Конфигурации начали возникать в его воображении, когда в школе стали изучать геометрию. Вообще-то математику шестиклассник Переметов не любил (от всяких формул и вычислений трещала голова), но геометрия ему понравилась. Пока это была геометрия плоских фигур, но и она подчинялась красивым, стройным законам. А учительница сказала, что в дальнейшем будут изучать геометрию объемных построений, которые расположены в трехмерном пространстве. И у Владика вдруг само собой возникло в голове это пространство, заполненное пирамидами, кубами, шарами, лучистыми фигурами, переплетением прямых и выгнутых плоскостей. Тогда и появилось неизвестно откуда взявшееся понятие – «Конфигурации пространств». Стало казаться, что Конфигурации заполняют весь мир. И что, перестраивая их, можно перестраивать свойства этого мира.