Тополята

«Камуфляжный» отпустил Кабула, однако плечо болело нестерпимо. Намокли глаза. Кабул закусил губу, но перед этим успел сказать:

– Эсэсовцы… – Страха по-прежнему не было.

«Водолазкин» слегка смазал его по уху. Пообещал добродушно:

– Еще раз вякни, окурок, придушу…

Его привезли на улицу Многостаночников – это в пяти кварталах от школы. Вытряхнули из «Волги», завели в дверь со стеклянной синей вывеской. Навстречу дохнуло запахом табака и пыльного картона. Кабул оказался в квадратной комнате. В дальнем углу он увидел решетку от пола до потолка, за ней кто-то хрипло постанывал и возился на топчане. За распахнутым окном качали широкими листьями клены – они росли на свободе, теперь уже недоступной для Кабула. Сбоку от окна за обширным, заваленным серыми папками столом сидел штабс-прапорщик с белесым, скучным лицом. На столе вертелся вентилятор, но все равно было душно, жидкие белобрысые прядки прилипли ко лбу штабс-прапорщика, серая рубашка промокла под мышками.

– Вот, – сказал «Водолазкин», – это насчет «Тропиканы»… Между прочим, оскорблял сотрудников при исполнении. Обозвал эсэсовцами. Оказывал сопротивление…

– Ничего я не оказывал! Вы мне чуть плечо не сломали! И ударили!..

– Птенчик, – ласково отозвался «Водолазкин». – Если бы мы тебя ударили, ты уже не дышал бы…

Штабс-прапорщик сел прямо. Спросил со страдальческой ноткой:

– Ну а сюда-то его зачем? Везли бы сопляка к тетенькам-инспекторшам в детскую комнату…

От двери подал голос «Камуфляжный»:

– Нам, что ли, еще одно раскрытие – лишнее? Старик требует отчетность…

– Ладно… – Штабс-прапорщик пошевелил плечами, чтобы нагнать под мышки прохладу, и придвинул бумажный лист. Взял ручку: – Фамилия?

«Водолазкин» толкнул Кабула к столу:

– Тебя спрашивают!

– Чего спрашивают? – окрысился Кабул. Он все еще не боялся, только наваливалась тоска.

– Фамилия! – вдруг тонко заорал штабс-прапорщик. Приподнялся и покраснел.

Кабул пожал плечами:

– Переметов…

– Имя?!

– Владислав…

– Отчество?!

А какое у него отчество? Кажется, когда меняли фамилию – Иванова на Переметова – мама Эма сказала, чтобы вместо прежнего «Иванович» написали «Андреевич».

– Чего заткнулся?! – взвизгнул штабс-прапорщик. – Забыл, как папочку зовут?

– Вспоминаю… Андреевич.

– Остряк, – хмыкнул «Водолазкин», – не пробовал еще казенной каши.

– Адрес проживания! – опять прокричал штабс-прапорщик…

И так он заставил сказать его все: когда родился, и где учится, и кто родители (противно хехекнул, когда узнал, что отца нет, а мать приемная).

«У меня есть мама, только вам, гадам, я ничего про нее не скажу».

– А сейчас рассказывай, зачем разбил стекло…

– Ничего я не бил!

– Может, освежить тебе память? – спросил штабс-прапорщик.

– Не надо, Вася, давай я изложу, так скорее, – предложил «Водолазкин». – Пиши… Парни-одноклассники объяснили, что он с ними всегда был в конфликте. Потому что раньше жил в интернате, а там все такие… неконтактные… Когда шли из школы, поспорили о чем-то, он схватил щебенку и пустил в стекло. Заорал: «А теперь будете отвечать!» И ноги-ноги… То есть не в них бросил и случайно промахнулся, а нарочно в витрину, чтобы свалить на противников. Злой умысел… Те парни сперва тоже в бега, чтобы не влипнуть, но охранник одного прищучил, они и заложили голубчика…

– Не бросал я!! Меня там даже не было!

– Заткнись, – утомленно сказал штабс-прапорщик Вася, быстро заполняя линованный лист. И спросил «Водолазкина»: – Как звать этих пацанов, помнишь? Впишу, как свидетелей…

– Сейчас. У меня на диктофоне…

Кабул будто отключился. Навалилось тоскливое молчание. Он не слушал больше, что ему говорили, пока штабс-прапорщик не заорал, перегнувшись через стол:

– Подписывай, тебе говорят!

– Чего подписывать? – вздрогнул он.

– То, что в протоколе.

– А что в нем?

– То, что рассказал!

– Я ничего не рассказывал!

– А кто рассказывал? Я? Как зовут, где учишься, кто мамаша, не говорил? А то, что отказываешься признавать, будто разбил витрину, не говорил? Чего уперся-то, партизан долбаный? На! – Он двинул по столу лист с протоколом. При этом протокол оказался почти полностью прикрыт газетой «На страже». То ли случайно, то ли… Виден был только нижний край листа с последней строчкой: «…сотрудникам полиции претензий не имею…»

– Напиши: «С моих слов записано верно» и распишись…

– А что там записано? Дайте прочитать!

– Ну-ка, наклонись… – Штабс-прапорщик ухватил Кабула за волосы и согнул над столом. Выдвинул ящик. В нем поверх чистых протокольных бланков лежал пистолет с коричневой рукояткой.

– Видишь? – выдохнул в глаза Кабулу пропотевший штабс-прапорщик. – Да не бойся, никто тебя стрелять не будет. Тюкнут по височку, увезут за город и закопают на свалке. И скажут, что отпустили, а ты подался в бега со страху… А когда найдут тебя, обглоданного, никто не сыщет виноватых…