Торговец тюльпанами

— Семена, сударь, это для терпеливых, для тех, кто готов после посева семь лет ждать урожая… Нам такое не подходит, потому здесь в основном занимаются луковицами, а тюльпаны из семян выращивают только на маленькой делянке неподалеку. Работа эта не тяжелая, и нанимают туда женщин.

Напоследок старик поделился с бездарным учеником краткими сведениями о цветоводстве в целом, дал несколько полезных советов, потом забрал у Виллема свой бурдюк, отпил немного и спросил:

— Ну так что, молодой человек, будем меняться?

Виллем из гордости не пожелал уступить свое место в чистилище. Он отклонил предложение, заверив, что чувствует себя «в ударе» и вообще у него «достаточно сил, чтобы выполнить задание». Канавы, заявил он, будут вырыты до темноты. Однако не прошло и часа, как Деруик, сомлев от жары, упал без чувств на берегу канала, и соседям пришлось, бросив работу, поспешить ему на помощь. Когда он пришел в себя и, шатаясь, хотел снова взяться за лопату, старший цветовод строго-настрого ему это запретил и, поскольку больше занять новичка было нечем, предложил отправиться на делянку и помочь женщинам с посевом тюльпанов.

— Это не мужская работа! — возмутился тот. — Вы сами так сказали!

— Но там не хватает рук.

— Ну и что? Спешить некуда! Днем раньше, днем позже…

— Сейчас августовское новолуние — время, такое же благоприятное, как молодая луна в июле или октябре. Послезавтра будет слишком поздно — цветы вырастут кривые, а то и вовсе не проклюнутся!

— Ладно, если так… — Виллем смирился.

Увы, даже и эта работа оказалась ему не по силам: засеяв несколько рядов, он снова лишился чувств и пришел в себя лишь в карете ректора, очень вовремя прибывшего осведомиться о своем ученике. Очнувшись на сиденье с вышитыми подушками и обнаружив, что переодет в чистую сорочку и весь обмотан повязками, Виллем почувствовал себя униженным.

— Позор мне, сударь! Я нарушил слово!

— Каким же это образом ты его нарушил? — сладким голосом спросил Паулюс, рассеянно поглаживая волосы юноши.

Тут Виллем осознал, что, ко всему еще, его голова лежит на коленях ректора, больше того — тонет, как в подушке, в пухлом брюхе хозяина кареты. Сделав усилие, он попытался освободиться, но не тут-то было:

— Тихо-тихо! Тебе надо отдохнуть!

И как ни выворачивался старший Деруик — только шею вывихнул: лапища Паулюса, давившая ему на грудь, удерживала не хуже чугунного якоря.

— Куда вы меня везете? — спросил бедолага, тяжело дыша — жара в карете была нестерпимая.

Он не сводил глаз с пушистых облаков, плывущих по небу за окошком.

— К тебе домой. Переоденешься, поспишь до вечера, а потом мы с тобой отправимся в таверну «Старый петух», где нынче собираются тюльпанщики.

Виллем попытался в знак протеста приподнять, но тут же и уронил израненные руки.

— А нельзя ли отложить этот урок? Я слишком устал…

— Нет, мы пойдем туда именно сегодня, — твердо заявил ректор. — Разве ты не слышал новость? Вернулись суда Ост-Индской компании[25], двадцать больших кораблей, которые привезли, говорят, больше двухсот тонн золота! Среди офицеров есть харлемцы, и едва они оказались в городе — принялись горстями разбрасывать флорины. Моряки любят дарить девушкам цветы, и настроение у них сейчас самое подходящее, а значит, пришло время подсунуть им наши тюльпаны.

Спорить у Виллема не было сил, он только совсем по-детски вздохнул, и Паулюса, похоже, это растрогало: регент поцеловал юношу в ладонь и стал, задирая его рукав, покрывать поцелуями предплечье, выше, выше…

— Не надо! — Виллем вяло попытался отнять руку.

Но ласки ректора становились все более настойчивыми. Пользуясь беззащитным положением юноши, он запускал пальцы везде, где прорезь или петля открывали доступ к голой коже.

Виллем отбивался изо всех сил… вот только силы с каждой минутой убывали. К тому же он почувствовал, что это медленное раздевание приносит желанную прохладу, и — чтобы дать доступ воздуху — кое-где открывал пути сам.

Занавеска на окошке кареты задернулась, внутри сгустилась благотворная тень… Вдруг Паулюс, лаская Виллема, коснулся свежей раны на его ладони, и юноша вскрикнул от боли.

— Бедный малыш! — пожалел его ректор. — Как жестоко я поступаю, заставляя тебя куда-то идти, ты ведь совсем недавно лежал на земле без чувств. Но разве я не предостерегал тебя, разве не отговаривал от тяжкого труда на плантациях?

— Одно дело — дергать луковицы, и совсем другое — копать канавы! Уж очень нелегкая досталась мне работа…

— Так неужели ты смог бы ее полюбить? Думаю, не смог бы. Понимаешь, мальчик, бывают люди слабые, бесхарактерные, и цели у них такие же убогие, в то время как другие, более сильные и решительные, замахиваются на великие дела. Удел первых — мышиная возня, удел вторых — свершения высокого полета. Препятствие всегда по росту тому, на чьем пути оно встречается, потому-то у гениев жизнь неспокойная, а у посредственностей — заурядная.