Тоска по дому

– Ниже поселения Бейт-Заит есть плотина, и там образовалось нечто вроде небольшого озера, его можно обойти пешком. – Озеро в нескольких километрах от Иерусалима? Я усомнился. – Совсем маленькое озерцо, – уточнила она. – Но, говоря по правде, сама я его не видела. Мне про него рассказывали.

– А-а, – сказал я и почувствовал, что мы оба в душе вздохнули с облегчением, потому что если не уверен, что озеро существует, то нет и уверенности, что придется туда идти.

– Ладно, посмотрим, – сказала Ноа и включила радио.

– Посмотрим, – согласился я и подумал: «Так продолжаться не может, так продолжаться не может, просто не может».

А дома нас ждал этот запах вареной картошки. Ноа спросила:

– Ты тоже чувствуешь этот запах?

Я ответил:

– Да.

– Наверно, это Сима со своей стряпней, – заметила она.

– Вряд ли она целую неделю готовит одно и то же, – возразил я.

– Ты прав, – согласилась Ноа. – Но откуда тогда этот запах?

Мне хотелось спросить ее: «Разве ты не знаешь? Это запах расставания». И сказать ей, что мне этот запах знаком, я сталкивался с ним, по крайней мере один раз в жизни, а может, и три, и он был густым, как сейчас; но я ничего не сказал и отправился в душ. Стоя под мелким дождиком из рассекателя, я вспомнил, как в Синайской пустыне провел день с группой архитекторов-энтузиастов, и одна девушка, у которой на рукаве белой блузки красовался логотип местной газеты, объяснила мне за игрой в нарды, что можно многое узнать о человеке, строящем дом, если выяснить, что для него важнее всего. «Ну например?» – спросил я и бросил игральные кости на половину доски. «Ну, например, ты, – сказала она и затянулась сигаретой. – О чем ты думаешь в первую очередь, когда представляешь себе дом своей мечты?» – «О балконе, – ответил я не раздумывая. – О большом широком балконе, с которого открывается вид на окрестности». – «Прекрасно», – сказала она, забирая кубики в ладонь. «Что именно прекрасно? Что это говорит обо мне?» – настаивал я. Она выпустила струйку дыма, собираясь ответить, но тут подошел кто-то из архитекторов и пригласил ее поплавать, пока окончательно не стемнело. Она ответила: «Да, конечно, сейчас в воде как раз появятся рыбы-зебры». Протянула мне игральные кубики и сказала: «На самом деле ты сам знаешь ответ, верно?»

Да, знаю. Поэтому пока не убегаю. Я уже не раз убегал на балкон. Не раз убеждал себя, что нет смысла ни к кому привязываться, потому что все кончается расставанием. Когда мне было двенадцать лет и мы должны были на год лететь в Детройт, в аэропорту я цеплялся за колонну и говорил отцу, что не хочу садиться в самолет. В итоге он соблазнил меня «адидасами», и я пошел вместе со всеми. Но больше я идти не хочу. Если она хочет, пусть уходит. Я остаюсь. До самого горького конца. Максимум, до чего я готов дойти – это душ. Я снова и снова иду под душ. После нашей поездки к источнику прошла неделя, и мне кажется, что все это время я не выходил из душа. На пальцах уже появились борозды. Я замерз. Но все еще стою под душем.

Она стучит в дверь.

Когда-то она входила без стука.

– Я иду к Хиле, – говорит она.

– Пока.

– На процедуры.

– Желаю удачи.

– Ты будешь дома, когда я вернусь? – спрашивает она.

На секунду меня охватывает сомнение: она имеет в виду вообще или в частности.

– Нет, – наконец отвечаю я. – Я пойду к Давиду. Вчера он звонил, очень волновался и сказал, что я должен послушать его новую песню. Он прочитал мне слова по телефону. «Пора приземлиться, Супермен, пора… Сообщи об этом маме…» Что-то в этом роде.

– Звучит неплохо.

– Попрошу его записать это на диск.

– Не стоит.

– Это не трудно.

– Тогда ладно. Ну, я пошла.

– Передавай привет Хиле… Или Ша́нти? Как она сейчас себя называет?

Я чувствовала, как по мне двигаются три руки. Не одна. Не две. У Хилы вдруг оказалось три руки: одна поддерживала мой затылок, вторая массировала мне лоб, а третья, горячая, грела мне пупок, наконец заставив меня немного расслабиться. До этой минуты меня терзали сомнения: что она имела в виду, говоря о комбинации массажа и рэйки? Никогда не слышала ничего подобного. И зачем эта натужная вступительная беседа, коленки к коленкам:

– Как ты поживаешь? Как себя чувствуешь?

– Спасибо, плохо. В Бецалеле мне уже сообщили, что если я до конца месяца не сдам черновой вариант проекта, то потеряю год. Мой парень в стадии духовных исканий, от битья тарелок переходит к странному умиротворению и, как я тебе уже говорила, собирается съехать с квартиры. У меня ноют ноги, потому что я подрабатываю официанткой, и, хотя больше всего страдают щиколотки, боль доходит до поясницы, плюс у меня через день раскалывается голова. Думаю, с тебя достаточно, Хила, ты, наверное, уже жалеешь, что спросила.

– Нисколько, – сказала Хила непривычно мягким голосом. И продолжила: – А чего ты ждешь от этой процедуры?

– Честно? – ответила я, не глядя ей в глаза. – Я ничего не жду. Ты ведь знаешь, я не очень верю в эти вещи, а пришла только потому, что мы уже столько раз договаривались о встрече и каждый раз ее переносили.