Тоска по Лондону

Зарплата жены 5 X

Подработки жены 2 X

Мои халтуры 2 X

…………………………………………………………………………………………

Итого 24 X

Теперь смотри, что делается с расходами. Кладу У рэ в день на пропитание на всю семью при условии 30,5 дней в месяц, так как — на знаю, как дальше будет, но пока — едим еще ежедневно.

Итак:

Пропитание 30,5×У 10 X

Квартплата X

Газ, свет, телефон X

Транспорт для жены и дочери (я езжу машиной) X

Поборы (налоги, взносы и прочее) 2 X

Кофе хоть раз в день, ты же знаешь, ради этого тащим бремя, это смысл жизни, радостный итог безрадостного дня, постоять с друзьями и погвиндеть 3 X

Дважды в месяц приглашения на торжества, подарок нужен или идти со «здрасьте, вот и мы»? Минимум 3 X

Дочь, о себе и жене не говорю, не годами, десятилетиями в одном пальто и тех же платьях, а гардероб дочери пополнялся за счет посылок, но хотя бы выкупать их надо?

Клади в среднем 12X за посылку раз в 4 месяца, в месяц получается 3×23X:12 3 X

Отпуск. Если к отпускным не добавить хоть по 12X на рыло, рискуешь просто не вернуться. То ли с голоду загнешься, то ли машину обратно будешь тянуть бечевой. Значит, 12X×12:12 2 X

……………………………………………………………………………………………

Итого 26 X

Превышение расходов над доходами 2X в месяц. Это при самой нищенской раскладке. Тихо, о тебе не говорю, ты уже вне этого, тебе ни галстука, ни отпуска, ни расходов на дни рождения, а кофе с коньяком не стоит тебе 3X в месяц. Но я-то не Городской Сумасшедший, какой дурак и с какой-такой радости станет поить меня кофе с коньяком и кормить бутербродами, я не бывший писатель нашей краснознаменной ордена-шмордена области и не светоч ее свободы. Не завидуй, очень ты некрасиво завидуешь. Прежде тому, что у меня телефон, когда у тебя его еще не было, тому, что я великий писатель нашей области и светоч ее свободы, тому что разъезжаю по Америке на старом «Олдсмобиле» и, наконец, тому, что я нищий и сумасшедший. Что делать, если я такой завистливый, отвечает он, вечно был в долгах, эти 2X рэ в месяц стали моим кошмаром. Каждый месяц занимал и отдавал, а долги росли. За два года, отказывая себе буквально во всем, я задолжал 36X рублей, это меньше, чем 2X×12, перемножь на калькуляторе и убедишься. От меня не требовали денег, но все равно, долг меня жег. Тогда я понял, что реконструкцией кухонь зажиточных граждан, продавцов мясных отделов и комиссионых магазинов, обрекаю себя на бесконечное падение в финансовую пропасть. И ты решил приложить энергию не там, где скупердяи-граждане достают из собственного кармана, а там, где неделимые общественные фонды доступны людям с руками, пришитыми не к заднице. Я никого не обманывал, сухо сказал он. Кого греет, болван, обозлился я, что ты честно делал свою работу и получал за нее по расценкам, утвержденным Комитетом труда и зарплаты. Ты конкурировал с державой, а раз так — забудь о пощаде. Какая там конкуренция, отмахнулся он, — на сельское строительство у них никаких сил не оставалось, не в том суть. А в чем же? Ладно… Что — ладно? Ничего. Окей, ничего так ничего, сам дознаюсь. Конечно, с твоей помощью расковырял бы все за пару месяцев, но при таком сопротивлении да еще с моими сумасшедшими веригами и с правовым, извините за выражение, статусом годы ушли, а я все там же. Только и добыл, что пару имен — Завгар и Жучила, — и что с ними сделаешь? Даже припугнуть нечем. Одна надежда — давность. За давностью бдительность притупляется. Нашел на что надеяться… Их бдительность не притупится никогда, понял, ты, царя небесного олух? Неконтактный ты сегодня, говорю, пропуская оскорбление мимо ушей, примем лучше еще по одной, все теплее станет в нашей братской могиле. Думаешь, не знаю, почему ты вернулся? — огрызается ЛД. — В братскую могилу и вернулся, здесь и сгинешь без следа, на братских могилах не ставят крестов.

И ушел.

Это он прав. Ни крестов, ни могендовидов, ни серпов с мечами и яйцами. Ставят звезды, они смотрят вниз. Но велика ли в том важность, коли в неизвестной братской могиле схоронен Моцарт, а Эйнштейн и вовсе развеян по ветру?

Обратный путь совершаю закоулками. Улыбаюсь, конечно, по привычке, а в глазах слезы. От того, что прилагаю чудовищные усилия унять их, внутри, где-то в груди и горле, растет какая-то теснота. Та же история. Я не запрещаю ЛД касаться больных тем, напротив, я этого хочу. И не стараюсь забыть, что ходил по этим улочкам с женой. Мне бы наложить запрет на хождение по ним, но боль — все еще жизнь. А за жизнь надо платить. Вот и плачу памятью о том, как ходили с нею, она держала меня за руку и что-то рассказывала, я чувствовал ее тепло, а голос ее мне всегда был утешен. В гололед она вцеплялась в меня, но не переставала говорить…

Она возникла в асфальтовом сумраке, мордочка поднята, в глазах вопрос…

Зашел в пустое парадное, заскулил, руки потянулись к глазам, выковырять их к чертовой матери!.. Зажмурился и провел когтями по лицу, сдирая кожу. Привалился к стене, сполз на ступени, отупевший и глухой, словно после эпилептического припадка.

Одна мысль колотилась в черепе, как горошина в банке: зачем? Никого на свете я не любил так неистово и несправедливо…