Тот, кого я ненавижу

— Разговор? А не поздновато ты поговорить сподобился?

Он нахмурился, поджал губы. И несколько секунд как будто колебался уйти или продолжить. Всё-таки продолжил:

— Я хотел поговорить про Элину. Ты со своими дружками устроил ей настоящую травлю…

Я аж опешил в этот миг. Мать там в реанимации с острой сердечной недостаточностью, причём по его вине, а он тут задумал вести беседы про свою девку?! Ну, это уже все грани переходит.

— Ты вообще обезумел? — моментально вскипел я. — Ты только что приехал из больницы. Мать туда загремела из-за тебя. И ты после всего этого ещё смеешь что-то мне говорить про свою любовницу. Да каким уродом моральным надо быть…

— Элина мне не любовница, — поправил отец.

— Ах ну да, я забыл, любимая. У вас же там любовь высокая и чистая.

Отец отвернулся, с минуту смотрел в окно, хотя жалюзи были опущены. Потом тягостно вздохнув, произнёс:

— Кирилл, я понимаю тебя. И твои чувства понимаю. Веришь ты мне или нет, но я уважаю то, что ты вот так беспокоишься за Ирину. Я и сам за неё очень переживаю. И знаю, что для этого разговора момент неподходящий. Но тем не менее я не могу позволить тебе и твоим друзьям травить Элину. То, что вы ей устроили, это гнусно. И ты это должен немедленно прекратить. Пока я только предупреждаю. Но если травля будет продолжаться, я приму меры.

— И какие же? — запальчиво ответил я. — Язык мне вырвешь? Из универа отчислишь? Или из дома выгонишь?

— Ты думаешь, я не найду способ, как тебя обуздать? Я просто надеюсь, что до этого не дойдёт. Ведь ты же с Ириной можешь вести себя достойно, как мужчина, значит, и тут…

— Ну так можешь уже начинать искать свой способ. — вспылил я. — Если бы ты себя вёл с матерью… как ты там сказал… достойно, как мужчина, вот этой всей фигни и не было бы. А то ловко ты устроился. Ты, значит, будешь там развлекаться, мать от этого теперь загибается, а я и слова не скажи? Может, ещё благословить вас? И вообще, как ты можешь мою мать равнять с этой шлюшкой?

— Не смей так о ней! Говори о ней уважительно!

— Уважительно? Ты в своём уме? Да я ненавижу эту тварь. И тебя тоже ненавижу. Я раньше не понимал, но это ты всегда всё и всех ломаешь. Ты считаешь, что я убил Даньку. Не надо, знаю, что считаешь. Но на самом деле, его убил ты. Ты его держал дома как в клетке. Он от тебя задыхался, а не от астмы. От твоих «туда нельзя, сюда нельзя, ничего нельзя».

Отец стиснул челюсти. Я видел — ему очень хотелось меня ударить. Даже кулаки стиснул. Но он сдержался, как всегда, а я — нет, меня вовсю несло.

— А теперь у меня осталась только мать, — продолжал в запале. — Но ты и её гробишь. Нахрена ей была нужна твоя правда?

— Ты упрекаешь меня в том, что я не захотел ей лгать? В том, что не захотел оскорблять её ложью?

— Ой, вот не надо только громких слов — не захотел оскорблять ложью, — передразнил я его. — Кому-нибудь другому втирай этот бред. Я по себе знаю, что правду сказать легче всего. Сказал правду и всё, свободен, ничто не давит, не гложет, не мучает. Чтобы сказать правду, это не честным надо быть, а равнодушной эгоистичной сукой, которой класть на чувства окружающих.

— Ты за языком-то следи! — перебил отец. — Ты пока в моём доме живёшь и целиком зависишь от меня.

С минуту мы прожигали друг друга взглядом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я тебя предупредил, — первым нарушил красноречивую паузу отец.

— Да пошёл ты вместе со своим предупреждением.

42. Кирилл

Я закинул всё самое важное (ну и кое-какое шмотьё на первое время) в рюкзак. Потом вызвал такси и рванул в Молодёжный. К Кристинке. По пути вызвонил её, убедился, что дома.

Кристинка, завидев меня на пороге с вещами, неожиданно пришла в неописуемый восторг.

— Кир, ну наконец-то ты решился! Что, предки задрали?

— Отец… достал уже лечить.

— Мда… — на мгновение она скроила грустное и понимающее лицо, но в следующую секунду снова загорелась энтузиазмом: — Ну что, давай располагайся. Пойдём выделю тебе место в шкафу… Что-то вещей у тебя не густо… потом заберёшь остальные? Ты есть хочешь? Правда, у меня только печеньки, чипсы и пиво. А давай отметим твоё новоселье и начало нашей совместной жизни?

Энергия била у Кристинки фонтаном. Пришлось пыл её слегка остудить.

— Крис, мне пока не до новоселья. Матери сегодня плохо стало, сразу после того, как вы ушли. На скорой в больницу увезли. В реанимации сейчас.

— О, сочувствую… — Кристинка и правда искренне расстроилась. — Чем я могу помочь?

— Ну, ты уже помогла — меня приютила.

Кристинка просияла.

* * *

Я сто раз оставался ночевать у Кристинки дома, но впервые трезвый. И всё каким-то неудобным казалось. Диван скрипел, пружины там какие-то ощущались, на простыне что-то кололо, то ли крошки от её печенек, то ли ещё что.