Лицо у него было такое, что Ксения сразу отвернулась и стала смотреть на Беломестову. Альберту даже помада не помогла бы, хоть всего закрась.
– Я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня, – ласково сказала Дорада. Слишком ласково. Где-то Ксения уже слышала точно такие же интонации, только никак не могла вспомнить где. – Сходи, пожалуйста, к этому человеку, Борису, и извинись за свою собаку.
Ксения так и вскинулась. Чего-о?! Еще извиняться?
– За нашу собаку, – исправилась Дорада. – Цыган его цапнул…
– Ничего и не цапнул!
– Напугал, – с нажимом сказала Беломестова. – В общем, Ксения, тебе нужно подойти к нему, сказать, что ты извиняешься за поведение собаки. Поставь перед ним вот это…
Из ниоткуда в ее руках появилась корзинка, закрытая марлей. Староста откинула марлю. Внутри в пакете белел здоровенный, как одеяло, бутерброд с колбасой, покачивался яблочный сок в стеклянной банке: она знала, этот сок выжимала сама Дорада, он получался сладкий и искристый. Больше всего Ксению удивила чекушка водки, скромно зажатая между бутербродом и плетеным боком корзинки.
– Он что, еще и нашу еду будет жрать? – возмутилась она.
Корзинку сунули ей в руки.
– Отнеси, – улыбаясь, сказала Дорада. – Извинись. И все.
Тут-то Ксения и вспомнила. Клим, нацепляя на крючок червя или какого-нибудь жучка, бубнил им что-то успокаивающее. Звучало смешно и довольно жутенько. «Нормально все, не зря пожил, – нежно говорил Клим, – сейчас в воду, оглядишься, а там зови кого-нибудь, чтобы схавали тебя побыстрее, выбирай покрупнее, надеюсь на тебя, мужик». И мужик отправлялся в озеро.
Ксения набычилась и поставила корзинку на скамью.
– Не пойду. Сами идите, раз так хотите извиняться.
Она уловила за спиной какое-то движение, но староста взглянула так выразительно – гвозди можно такими взглядами заколачивать! – и кто бы это ни был, он затих.
– Милая моя, я не хотела тебе говорить… Это водитель отравил Цыгана.
Ксения ахнула, подалась назад, широко раскрыв глаза. Отдавила ногу Альберту, который стоял прямо у нее за спиной.
– Он?! Откуда вы… Он отравил?!.. Правда? Честное слово?
Дорада скорбно кивнула.
– Поэтому Цыган на него и кинулся.
– И теперь вы его бутербродами кормите?! – в ярости выкрикнула Ксения.
– Они тоже отравленные, – со смешком сказала Дорада.
– Да-а?
– Не крысиным ядом, не подумай. Но если он съест этот бутерброд, будет мучиться поносом до завтрашнего утра.
Ксения зло рассмеялась и схватила корзинку. До завтрашнего утра? Лучше бы до следующего года! Но так тоже неплохо. Молодец, Дорада! Очень круто придумала!
Она быстро шла, помахивая корзинкой, и веселилась про себя. Красная Шапочка идет отравить Животастого Охотника, который хотел убить ее друга, Серого Волка! Дорада попросила ее подождать двадцать минут, прежде чем отправляться к церкви. Ксения едва вытерпела. Чуть было силком не перевела стрелки, как в детстве, когда мама надолго уходила.
…Она размахивала корзинкой с такой яростью, что в конце концов внутри предупреждающе звякнуло. Она притихла. Не хватало еще кокнуть банку.
Животастый сидел, вытянув ноги, и потел как свинья.
– Здра-а-сьте! – медовым голоском протянула Ксения. Даже самой стало противно.
– Чего тебе? – буркнул тот.
– Вы нас простите, пожалуйста, – очень вежливо проговорила Ксения, вспомнив уроки Дорады. – Мы не хотели вас кусать. Бабушка попросила вам передать вот это…
«И горшочек маслица!»
Она поставила перед ним корзинку и улыбнулась. Разве что этот не сделала, как его… книксен!
Животастый сплюнул в траву.
– Забери свои харчи. Я на работе не употребляю.
– Здесь сок, бутербродик…
– Сказал – забери. Вашу дрянь еще жрать… Нет уж. Меня шеф предупредил: ничего у вас не есть и не пить. Давай, ступай. Бабульке привет!
Дорада попросила: поговори с ним подольше, заболтай его. Ксения не знала, нужно ли забалтывать этого козла, если он откажется от подношения, но решила, что хуже не будет.
– А мы завтра варенье будем варить, – сообщила она и переступила с ноги на ногу. – Из крыжовника. Он волосатый, как гусеница. Получается вроде варенья из гусениц!
– Слушай, проваливай… – с тоской начал Животастый.
– А вам жена варенье варит? Можно еще из смородины, но я его не очень люблю, мне только пенки нравятся, пока теплые.
Из-за стены церкви выступил Альберт, быстро побежал к ним. Водитель начал оборачиваться на звук шагов, но ему мешал живот, мешала висячая грудь, он был слишком медленный и вспотевший, и Альберт с размаху ударил его по голове прежде, чем тот успел подняться.
Водитель крякнул и повалился вместе с ящиком.
Ксения отскочила, зажала палец зубами, чтобы не закричать, а Альберт уже уселся верхом на Животастого, который только что разговаривал с Ксенией, пусть и не слишком вежливо, а теперь лежал на траве, точно дохлая туша моржа на морском берегу!
Ксению схватили за плечи. Если бы не палец во рту, она заорала бы так, что в Анкудиновке услышали.
Это была Дорада.