Тот, кто ловит мотыльков

– Что делать-то? – в отчаянии выкрикнула она вслух.

Аметистова нужно было остановить. Она не понимала, что произошло между ним и старостой, но ощущение надвигающейся беды не оставляло ее.

Только один человек мог ей помочь. Девочка вытерла слезы и помчалась в сторону леса.

5

Цыган беспокоился. Вскидывал голову, переводил взгляд с окна на Машу, словно говоря: там что-то творится, нужно проверить. Маше было не до пса. Она еще не понимала до конца, что произошло, но догадка плавала в воздухе, как улыбка Чеширского кота. Оставалось только сказать или сделать что-то правильное, чтобы объяснение явило себя целиком.

За окном мелькнула детская фигурка. Ксения мчалась куда-то со всех ног.

– Мне надо выяснить, – сказала Маша, провожая ее взглядом. – Невозможно это так оставить…

Цыган заскулил.

– Подожди здесь. Я скоро вернусь.

Ночка гавкнула для порядка, увидев гостью, и повалилась на спину.

– Мариша! – Колыванов спешил по дорожке из сада. – Рад тебя видеть! Пойдем, пойдем. Парит-то как, а! Гроза будет.

Маша не замечала, что парит. Она смотрела на старика, доверчиво улыбавшегося ей, и чувствовала себя препаршиво.

Она ожидала, что Колыванов заговорит с ней об утреннем происшествии. Спросит, сидит ли водитель на своем ящике. Огорчится поведению Цыгана, в конце концов! Но Валентин Борисович ни словом не упомянул ни ящик, ни водителя, ни пса, и от этого внутри Маши подняла голову глуховатая тоска, точно бродячая собака, и тихонько завыла.

В комнатах пахло табаком и каким-то варевом. На плите побулькивал суп.

– Я, Мариша, навострился делать суповые заправки, – с энтузиазмом говорил Колыванов. – Удивительно удобная штука оказалась! В банку закатываю порезанные овощи, заливаю рассолом, а дальше нужно лишь выложить в бульон пару ложек – и вот готовый суп. Экономия времени значительная. Только обязательно нужно добавлять зелень. В наших широтах систематическое употребление разнообразной зелени, свежей и консервированной, – залог здорового пищеварения.

– Кстати, о здоровье, – сказала Маша. – Я ведь отчасти по этому поводу к вам и пришла, Валентин Борисович.

Колыванов выхватил очки из кармана, надел и встревоженно уставился на нее.

– Ты плохо себя чувствуешь? Присаживайся, пожалуйста!

– Нет, речь не обо мне. – Маша села, не отводя внимательного взгляда от старика. – Скажите, у Зои был парик?

Колыванов опешил.

– У Зои? Какой Зои?

– У Зои Гордеевой.

– А-а! Был, и еще какой! Она болела, и, как это часто случается, после лечения у нее выпали волосы. Но отчего вдруг такой неожиданный интерес, если не секрет?

Он озадаченно улыбался, глядя на Машу сквозь толстые линзы.

– Я сейчас объясню, – пообещала она. – А парик, Валентин Борисович, он ведь был рыжий, правда?

– Рыжее некуда! Со стороны Зои это приобретение было, так сказать, демонстративным шагом. В общем, он выглядел довольно дерзко, но к нему все быстро привыкли.

– После смерти Зои в доме хозяйничали Бутковы?

Колыванов нахмурился.

– Я не понимаю, к чему ты клонишь, Мариша… Но не вижу смысла скрывать: да, ее вещами занимались Вика и Альберт. Может быть, ты теперь объяснишь мне, к чему эти расспросы?

Маша сцепила пальцы в замок, подалась вперед.

– Неделю назад кто-то заглядывал ко мне в окно, когда я спала. Рыжеволосая женщина, волосы пышные и очень яркие. Я проснулась, увидела ее, а когда выбежала, она исчезла.

Брови Колыванова полезли на лоб.

– Что за странное происшествие! Почему же ты мне ничего не сказала? Постой! Ты уверена, что это не было, так сказать, продолжение сна? Бывают необычайно реалистичные видения, связанные, насколько мне помнится, с сонным параличом…

Маша покачала головой.

– Это был живой человек, Валентин Борисович. На траве остались следы, и на подоконнике тоже… Если бы я умела, могла бы снять отпечаток расплющенного носа со стекла. Носы, кажется, тоже у всех разные, как и подушечки пальцев.

– Ну, в таком случае это что-то невообразимое! Даже не знаю, как можно объяснить твою гостью.

– Полина Ильинична предположила, что это Вера…

Она специально сделала паузу.

– Вера? Туристка? Она вовсе не рыжая.

– Я так и подумала, – спокойно откликнулась Маша. – Полина Ильинична хотела меня успокоить и отвлечь от разнообразных догадок. У нее это получилось. Но несколько дней спустя кто-то убил одну из моих куриц.

– Что значит – убил? – возмутился Колыванов.

– Рубанул ей по шее топором, а тушку и голову художественно разложил на перилах. Я показала курицу Полине Ильиничне. Она созналась, что это дело рук Климушкина. Объяснила, что на него находит нечто вроде помутнения, и тогда он режет домашнюю птицу. Чужую, конечно. Не свою.

– Да это чушь собачья! – не выдержал Колыванов и вскочил. – Прости меня, Мариша, за резкость… Ты что-то не так поняла! Климушкин никогда не делал ничего подобного! Какое помутнение? Что за глупости про домашнюю птицу?

– Это порох, – сказала Маша.

– Что, прости?