Тот, кто ловит мотыльков

Бабкин потер лоб. Он был так уверен, что они почти дотянулись до Оксаны! Что еще день-два – и не записанный голос, а живой прозвучит в телефоне. Все улики предстоит изучать по новой. Даже у женщины шестидесяти с небольшим лет может обнаружиться мотив для убийства, если ей внезапно потребовалась большая сумма денег. Они не поднимали телефонные переговоры Оксаны Баренцевой глубже, чем на две недели. А ведь у него самого лет пятнадцать назад было в производстве дело об убийстве предпринимателя, и даже возраст жертвы был такой же: тридцать с небольшим лет. Искали среди конкурентов, а виновной оказалась мать убитого, инвалид, имевшая права на часть наследства. У нее появился молодой любовник – альфонс, тянувший из нее деньги. Ей требовалось все больше и больше; она снова и снова обращалась к сыну за помощью, и наконец тот отказал. Тогда она его застрелила. Сергей помнил эту женщину: большую, плохо одетую, с мясистым, ничего не выражающим лицом. Она тяжело и медленно ступала по дорожке от подъезда к машине. На краю тротуара она оступилась. Бабкин подхватил ее и услышал: «Спасибо».

– Это была ошибка, – раздельно сказал Илюшин, и Сергей, вынырнув из воспоминаний, повернулся к нему.

– Ты о чем?

Макар усмехнулся.

– Убийце нужно было сидеть тихо. Он занервничал, сфабриковал сообщение из того, что было у него под рукой. Экспертиза докажет подделку, а мы с тобой знаем это уже сейчас. Эта ошибка приведет к его разоблачению.

«А ведь он прав, – подумал Сергей. – Любое действие оставляет за собой информационный хвост. Чтобы записать и прислать Жанне сообщение, нужно было купить с рук телефон, переправить его в Лазаревское или самому приехать туда, состряпать фальшивку, позвонить, выкинуть мобильник… А главное, все это впустую. Прошло всего несколько часов, а мы знаем больше, чем утром. Например, почти со стопроцентной вероятностью знаем, что Баренцева мертва. Иначе зачем так заметать следы?».

Он поднялся.

– Позвоню Татарову, огорчу его. Родным будем что-нибудь говорить?

– Нет. До результатов экспертизы считаем, что это все наши предположения. Пока мы не располагаем фактами, нам нечего предъявить семье.

Бабкин согласно кивнул.

В комнате на полу был разложен рисунок Макара: антропоморфные мотыльки вились вокруг уродливой рыбы, их личики несли печать страха, гнева, злости… «Кесарю – кесарево, Илюшину – илюшиново», – сказал себе Сергей, с трудом отводя взгляд от изображения. Оно притягивало. Давало ложную надежду, что если вглядеться в танец этих уродливых человекоподобных существ, если совершить некое внутреннее усилие, вдруг откроется истина: в глубине, за карандашными линиями встанут узнаваемые фигуры и расскажут свою правдивую историю. Он вспомнил название: стереокартинки. Когда-то его раз за разом завораживала эта метаморфоза: из набора черточек и цветных пятен формировалось трехмерное изображение – пугающе объемное, близкое и такое достоверное, словно сама бумага, на которой оно было напечатано, обрела рельеф. Надо только правильно всмотреться. Сначала расслабить взгляд, приблизить лист к лицу, а затем медленно отводить, не фокусируясь на нем…

Но с картиной Илюшина это не сработает. Каждому свое. Он, Сергей Бабкин, лишен способности, отсыпанной Илюшину сполна, – способности улавливать и выстраивать закономерности из месива данных. Ах да, чуть не забыл: ключевое слово – «верные». Верные закономерности.

«Как называется эта способность? Черт, ведь помнил! Апофигения, что ли».

– Точно! – вслух сказал он. – Илюшин – апофигений.

«А я кто?»

Внезапно он совершенно успокоился. Разочарование, усталость, злость на себя – все исчезло, будто мусор, смытый волной. «Илюшин – гений, а я – рабочая лошадь. Что должна делать лошадь? Тащить плуг».

Эта мысль его нисколько не огорчила.

Аккуратно обойдя лист ватмана, Сергей остановился перед схемой, висящей на стене. Вот его поле деятельности. Маршруты, поездки, звонки, разговоры…

Взгляд уперся в сдвоенную булавку на карте: Белорусский вокзал. Ему не нужно было заглядывать в свой распухший блокнот, чтобы помнить, когда здесь побывала Баренцева. Десятое и двенадцатое августа, с промежутком в один день… Макару не давала покоя эта поездка, а у Макара чутье как у зверя. К нему стоит прислушаться.

Тем более что и собственная интуиция подсказывала Сергею то же самое. Что-то важное скрывалось за этими поездками, разделенными одним днем. Карта представилась ему дверью, на которой две линии маршрутов складывались в замочную скважину, а он стоял перед ней, точно бревно, на которое не нашлось своего папы Карло, и гадал, как подобрать ключ.

Ключи, ключи. Ключи носят в сумке или в кармане, а у него в кармане…

Он наконец-то понял, что упускал все это время.

«Карманы».

– Макар, мы не осмотрели одежду Баренцевой, – сказал он, выйдя на крыльцо.

Илюшин раздосадованно щелкнул пальцами.

– Теряем хватку, – пробормотал он ставшую уже стандартной фразу. – Сделаешь?

– Прямо сейчас собирался этим заняться. – Уже отойдя на несколько шагов, он обернулся. – Я хочу съездить сегодня к прорабу, поговорить с ним отдельно, без Татарова.