Тот, кто ловит мотыльков

– Макарушка, ну какая рубаха, здесь двадцать четыре градуса! И, кстати, чтоб тебе было известно: в карман рубахи телефон не помещается. Все, обнимаю, убежала с Цыганом, пока он не задрал лапу на тумбочку!

– Пока-пока! – сказал Макар, продолжая посмеиваться.

«К расследованию исчезновения женщины нужно привлекать женщину».

В дверь постучали. На пороге показалась горничная.

– Макар Андреевич, я тут… На минутку всего…

– Лада Сергеевна, заходите, пожалуйста.

Толобаева не знала, с чего начать.

– Что-то случилось? – спросил Макар.

Придвинул стул, она села – неловко, как женщина, которой редко придвигают стулья и помогают снять пальто. Он понял, что если предложить ей кофе или чай, она совсем замкнется в этой неловкости.

– У мальчишек все в порядке?

– Ох, да! – Она с облегчением выдохнула. – Учатся! Романы заводят, прохвосты! Не дай бог, в сорок пять стану бабкой. И без матери отдохнула чуток, пока она в больнице. Дома-то вечно все не по ней. Пилит меня, пилит. Бог с ним; я не жаловаться тебе пришла…

Илюшин выжидательно молчал.

– Инга мне рассказала, что за суматоха здесь творилась. Ну, с анонимным письмом. Я так поняла, это Лев Леонидович чудил?..

– Да, он признался, – кивнул Макар.

Снова молчание.

– Тут вот какое дело, – медленно начала она. Слова падали по одному, точно капли из крана, который закрыли не до конца. – Анонимки-то эти. Они и раньше приходили. Я не сразу сообразила. Мозги у меня медленные. Раскачиваюсь долго. Сейчас-то, наверное, уже все равно, да? Раз хозяйка возвратилась…

Если бы в эту минуту Толобаева посмотрела на Илюшина, она увидела бы, как загорелись его глаза.

– Пока еще не возвратилась, – почти безразлично сказал он. – Что за анонимки?

– Два я видела. А одно – Инга. Она в позапрошлую субботу выходила в неурочный день, ее Оксана попросила. Мы все конверты, какие из почтового ящика вынимаем, кладем на серебряный поднос в холле. Это хозяйка такой обычай завела. Как в лучших домах Парижа.

Илюшин решил, что она иронизирует, но лицо горничной было непроницаемым.

– Точно серебряный?

– Я его специальным средством чищу, так что знаю, уж поверь. Инга в субботу вытащила конверт. Адреса нет, штампа нет, и написано: «Лично Юрию Баренцеву в собственные руки». Буквы такие, будто ребенок писал. Большие, печатные и кривые. Она ему на стол этот конверт положила.

– Юрий вскрывал его при ней? – быстро спросил Макар.

– Нет. И при мне не вскрывал, а я ему ещё два таких принесла. Точнее сказать, в кабинет его принесла и оставила на столе.

– Когда это было?

– Дай-ка соображу… Во вторник я первое получила. То есть, если с Ингиным считать, вроде как второе. А в пятницу третье. Или в четверг? – она задумалась. – Мы с Ингой менялись местами, у меня все дни перепутались… В пятницу, да. Оксана Ивановна еще не уехала, все время на глазах у меня была.

– Она видела письма?

Лада задумалась.

– Вроде бы нет.

– Вы, конечно, не сфотографировали конверты? – безнадежно спросил Илюшин.

– Да ты что! Как можно! Что я тебе, шпионка, что ли!

– Вспомните, пожалуйста, все, что можно, об этих письмах. Плотность? Почерк? Запах? Цвет букв?

Но Толобаева плохо помнила детали.

– Конверт как конверт, белый, без марки, вроде бы… Не уверена. Мягкий. Если там письмо, то небольшое. Я особо и не разглядывала его, – сокрушенно призналась она. – Ну, удивилась немного. Но меня хозяйские дела не касаются, я в них и не лезу.

– Письма приходили утром?

– Мои – утром, а Инга вечером вынула, вроде как. Она дважды ящик проверяет.

– Баренцев расспрашивал вас о них?

Она обрадованно закивала:

– Спрашивал, спрашивал, точно! Не видела ли я, кто положил письма в почтовый ящик!

– Он волновался?

– Я не заметила. Он ведь такой человек, как бы это выразиться, негромкий. Просто спросил, и все. Да и я, честно говоря, о своем думала, не приглядывалась.

– Спасибо, Лада Сергеевна.

– Не навредила я ему? – с тревогой спросила она.

– Не думаю. Письма пришли до того, как Оксана исчезла. И мы не знаем, что ему писали.

«Но очень хотели бы узнать», – добавил он, когда дверь за Толобаевой закрылась.

Еще и анонимки. Кто сейчас пишет от руки? Если не считать, конечно, Льва Леонидовича.

Илюшин поразмыслил, куда встроить эти три письма, но спустя некоторое время вынужден был признать, что информации катастрофически не хватает. Плохо, что горничные слишком добросовестны. Нормальная домработница обязательно сунула бы нос в конверт, расклеив его над паром. Будь он горничной, непременно так и сделал бы.

«Оставим пока Баренцева. Есть более важные вещи».

Мысли его вернулись к тому, что сказала Маша о кротовьем подземелье.

Он снова вставил наушники и включил воспроизведение. На полу перед ним был разложен лист ватмана, в центре которого золотую рыбку тянул ко дну ее собственный гигантский хвост.

«Когда вернусь, не могу пока сказать»

Илюшин нарисовал волну, которую поднимает рыбка хвостом.

«Ленку целуй в коленку»

Грифель заскользил по бумаге.