Тот, кто ловит мотыльков

Теперь там был и Колыванов. Они со старостой не смогли оторвать намертво приколоченные доски, и старик пытался поленом сбить навесной замок. Пахомова торопливо тягала ведра из колодца, а Беломестова и Кулибаба таскали их к дому. Вопреки ожиданиям Маши, они не пытались тушить пристрой, а расплескивали воду вокруг избы. На Машиных глазах Кулибаба подбежала к невысокой березе, растущей между домами, и окатила ее из ведра, пока Беломестова обливала соседнюю яблоню. Это выглядело так, словно обе, сойдя с ума, решили от бессилия полить сад, но в следующую секунду она сообразила, что таким образом они пытаются остановить огонь: он не должен перекинуться по сухим деревьям и траве на соседние дома, иначе запылает вся Таволга.

Возле ног Пахомовой стояли два наполненных ведра.

– Отливай, отливай! – закричала старуха на Машу.

Не слушая ее, она подбежала к Колыванову. Пламя уже гудело где-то под крышей. На крыльце чувствовался жар.

– Мариша, не получается! – закричал старик. – Не могу сбить его!

– Отойдите!

Она размахнулась, мысленно готовясь, что топор отскочит. Но с первого же удара ушко, звеня, слетело с косяка.

– Руки обожжешь! – страшно взревел Колыванов за Машиной спиной, и она отдернула ладонь, протянутую к замку.

Откуда-то появилось ведро, Валентин Борисович выплеснул три пригоршни воды на замок. Отодвинул Машу, взял у нее топор и обухом сбил замок окончательно. Они навалились на дверь – и растерянно посмотрели друг на друга. Старик, красный, будто только что из бани, скрипнул зубами.

– Они дверь изнутри завалили, – с отчаянием выкрикнул он. – Облей меня, я через огонь попробую…

Маша поймала его за руку.

– С ума сошли? – проорала она ему в лицо. – Вы там сгорите!

Словно в ответ на ее слова, крыша пристроя рухнула с чудовищным треском, как будто десяток деревьев в лесу одновременно сломался под ураганом немыслимой силы.

– К окнам, к окнам, живее!

Маша увлекла Колыванова на улицу. Но окна были высоко, и, как ни рубил Колыванов, подняв руки вверх, доска поддавалась слишком медленно.

«Не успеем». Это сказал голос не Илюшина, а чей-то посторонний. Маша принесла длинную палку, нашла самую широкую щель между досками и, просунув в нее свое орудие, пыталась выбить стекло. Но ширины щели оказалось недостаточно. Палка застряла.

– А-а-а, чтоб тебя! – крикнул рядом Колыванов.

Одна из досок, наконец, подалась. В четыре руки они оторвали ее и отшвырнули в сторону. Маша сквозь помутневшее стекло видела фигуру Аметистова, лежащего на полу со связанными руками и ногами. Он не шевелился.

Почему эти чертовы стекла не лопаются? Разве они не должны лопнуть от жара?

Маша ударила палкой, точно копьем, но окно было слишком высоко, а она обессилела и надышалась дыма. Жар подкрадывался все ближе, ее не оставляло ощущение, что одежда на ней начинает тлеть. Кожа на лице, казалось, стала толстой, как апельсиновая кожура, и потрескалась.

Колыванов медленно занес над головой топор, чтобы топорищем высадить стекло. Но покачнулся и начал заваливаться назад. Маша едва успела подхватить его. Она с трудом поволокла старика в сторону, с ужасом чувствуя, что почти не двигается с места. Кто-то пришел ей на помощь. Маша обернулась и поймала слезящийся взгляд Кулибабы. Вдвоем они оттащили Колыванова на другую сторону улицы и уложили в траву.

– Я сейчас, сейчас, – бормотал он, порываясь встать.

– Валя, лежи! – прогудела старуха.

Кулибаба закашлялась. Маша стояла, согнувшись пополам, и тяжело дышала. Господи, сколько дыма! Ревущий огонь встал над задней стеной дома.

Она подняла топор, который выронил Колыванов. Он показался ей немыслимо тяжелым. «Надо… выбить… окно…»

На несколько секунд она забыла, зачем они здесь, зачем пытаются пробиться внутрь избы. Марина, празднование, ее гибель… Она ушла в лес без телефона, то есть нет, она никуда не уходила, это было ложью Беломестовой, чтобы спасти всех остальных… Марина поставила телефон на полку, должно быть, собиралась сделать селфи, только не индивидуальное, а групповое – посмеяться напоследок над обалделыми физиономиями своих соседей, поставить фото себе на заставку в телефоне… Что-то помешало ей. Ах да, они же ее убили.

– Машенька, – прохрипел сзади Колыванов.

И вдруг Маша с невыразимой ясностью поняла, зачем нужен был телефон на полке. В тот самый момент, когда старик назвал Машу ее собственным именем, она наконец-то стала Мариной; всего на долю секунды – но этого хватило, чтобы Маринин план стал для нее совершенно прозрачен.

– Телефон, – выдохнула Маша. – ТЕЛЕФОН!

Она покрепче перехватила топор и из последних сил поковыляла к дому. Аметистов? Маша забыла о нем. Внутри оставалось то, что было важнее Аметистова: телефон Марины, поставленный на полку под определенным углом.