Тот, кто меня купил

– Я тебя разорю, Гинц, если каждый раз после того, как ты меня обидишь, буду требовать чего-то взамен униженной гордости. И, ты думаешь, я именно такая, да? Легко предлагаю своё тело взамен услуги. Бессовестно требую материальных благ, как только кто-то рядом облажался. А ты свалял дурака, Гинц.

– Эдгар, – напоминаю собственное имя. Хочу слышать его в её устах. – И не требовать, а просить. Есть разница.

– Хорошо, – вдруг покладисто соглашается она. И я напрягаюсь. Потому что уверен: сейчас она попросит, и я должен буду исполнить её желание. Не уверен, что это будет легко. Возможно, иногда проще просить прощения всё же?..

– Ты поговоришь со своим мерзким Севой. И попросишь его оставить Синицу в покое. Лину Синицу, подругу мою. Свидетельницу нашу. Он забил ей голову своей харизмой и… сам знаешь чем. Она завалила экзамен сегодня. Я не знаю, зачем он это делает. Зачем ему Линка? У него таких, наверное, пачками.

Сева и её подружка? Шебутная такая девица? Я моргнул от неожиданности. Та самая новая овечка? Из-за которой он не хотел в командировку ехать? Я что-то упустил. Но он и впрямь не совсем адекватен в последнее время. Как-то не до него было. Мама. Новости. Женитьба, где я играю роль мужа для девочки, которая терпит меня рядом с собой, потому что ей нужно отдать мне долг. Потому что ей некуда деваться. Я купил её у тётки. Я делаю всё, чтобы жизнь её была прекрасной и невыносимой одновременно.

– Я поговорю с Севой. Боюсь, я не тот человек, которого он послушает. Но я сделаю всё, что в моих силах. Обещаю. А теперь иди сюда.

Тая делает осторожный шажок назад, но я ловлю её – куда ей со мной тягаться. Она пищит, когда я прижимаю её к себе. Две горячие ладошки упираются в холодную грудь. Атласная простынь красиво скользит по изгибам её тела и падает к нашим ногам.

– Ты замёрз, – в голосе её беспокойство. И сто пудов с моих плеч падают в неизвестность. Сколько в ней искренности и доброты.

Вот она вырывается из моих рук и поднимает простынь. Кутает заботливо меня. Как будто этот кусок скользкой ткани может меня согреть. Я прижимаю Таю к себе.

– Постой вот так немного. И я согреюсь. Твоим теплом.

И твоим светом. Это уже мысленно. Я не всё могу сказать вслух. Что-то не умею. А что-то – не выговаривается. Я заржавел, наверное. Жора в чём-то прав. Снова перед глазами коробок с противозачаточными. Нет. Чушь. Ребёнок только всё запутает ещё больше. Не хочу насильно. Навязывать. Приковывать девочку к себе таким способом.

Она льнёт ко мне доверчиво. Руками обхватывает, чтобы быть ближе.

– Ты большой, а я маленькая, – ворчит. – Пойдём лучше отсюда. Там одеяло тёплое. Укутаешься – и будет хорошо. А так я тебя никогда не согрею. Не получится.

– Получится, – вдыхаю я запах её спутанных волос. – У тебя есть расчёска?

Тая поднимает лицо и хмурит брови, пытаясь разгадать, что кроется за простым вопросом.

– У тебя волосы спутались.

– А, да-да, – пытается неловко пригладить всклокоченные пряди. – Есть, конечно. В женской сумочке можно найти всё, что угодно.

Она поправляет на мне простынь. Заботливым естественным жестом. Как мать. И это больно бьёт меня под дых. Я не хочу сейчас вспоминать ту, что меня родила, но воспоминания лезут без спроса.

Она была тоже такой же. Заботливой. Всегда следила, чтобы рубашки были чистыми. Сходила с ума, когда я болел. Читала книжки на ночь. Учила со мной уроки. Что же стало с ней за эти годы? Что изменилось? Почему она так легко променяла детей на какого-то мужика? Стоит ли такая любовь хоть чего-то, если он не готов взять её со всем грузом прошлого? С её детьми?

У неё недавно умер муж. И она уже готова снова вступить в новые отношения. Да, «солнечный зайчик». Я помню. Лёгкая и беззаботная. Слабая, наверное. Мать всегда позволяла все проблемы решать отцу. А он делал это с радостью. Может, поэтому я хочу и не хочу делать то же самое для Таи, моей жены? Может, поэтому щетинюсь и выставляю во все стороны иголки?

Я так и стою посреди кухни, как памятник в белоснежной скользкой тоге.

– Вот! – возвращается Тая и потрясает расчёской. – Всё есть!

Я отмираю. Без слов ухожу. Она растерянно смотрит мне вслед. Возвращаюсь, надев халат. И ей несу такой же. У меня их много. А она маленькая. Хрупкая. Помогаю одеться и сам завязываю пояс на тонкой талии.

– А теперь садись. Я сам расчешу тебя.

Тая удивлена, но слушается. Её покорность иногда сводит меня с ума.

Прохожусь пальцами по прядям. Распутываю их слегка. А затем медленно и осторожно веду массажной щёткой. По длинной шоколадной реке, что расплёскивается по её плечам. По густым волосам, что растекаются у меня в руках. Сверху донизу. Сверху донизу. Завораживает и успокаивает. Мне нравится то, что я делаю.

Это тоже по-своему сказать «прости», что никак не хочет слетать с моего языка. И, наверное, она понимает. Не дуется, не сердится. Устраивается на стуле поудобнее. Опускает голову вниз, чтобы мне было удобнее. А когда я заканчиваю, поворачивается ко мне лицом.