Тот, кто полюбит все твои трещины

Вообще-то Бенджамин Гаррисон – неплохой парень девяносто процентов времени. И иногда у него находятся интересные темы для разговора, типа однажды он посмотрел новый фильм про Людей Икс, а потом в понедельник все мне пересказал, так что мне не пришлось самому покупать билет. Это было довольно благородно с его стороны, ведь он не был обязан этого делать. Он даже разыграл в ролях некоторые сцены боев. Еще благодаря его возможности свободно перемещаться по парку у него всегда есть в запасе свежие сплетни, иногда он может рассказать тебе какую-нибудь фигню вроде «Маленький ребенок описал Джеймса Монро с ног до головы». Это очень смешно, потому что, во-первых, если бы вы даже чуть-чуть знали Джеймса Монро, вы бы сказали: «Нахуй этого парня». Во-вторых, Площадь Отцов-Основателей расположена настолько далеко от Гардероба, насколько только может быть, поэтому просто представьте, как Монро, весь в моче, вынужден идти через парк – даже просто мысль об этом может стать настоящей отрадой.

Каждый раз, когда Гаррисон хочет поговорить о своей секс-кукле размера XL, которую он держит на заднем сиденье фургона, я хочу сказать: «Чувак, завали ебало, всем насрать», но вместо этого я такой: «Брось, чувак, тут дети». И это обычно срабатывает.

Если кто-нибудь из посетителей парка хочет с тобой поговорить, что, в принципе, случается, только когда к одному из важных президентов выстраивается длинная очередь, о Честере А. Артуре нужно знать всего две вещи: первое – я стал президентом после того, как президент Гарфилд сильно кого-то выбесил и его убили; и второе – моим главным достижением был закон Пендлтона о реформе государственной службы. Если кто-нибудь спросит, в чем заключается закон Пендлтона, ты, наверное, сможешь подпрыгнуть в воздух, улететь в Голливуд и засосать супермодель, поскольку эта ситуация определенно происходит в мире грез, ведь никто никогда не задает дополнительных вопросов по поводу закона Пендлтона о реформе государственной службы.

Затем в конце дня ты снимаешь костюм и возвращаешь его Валери в Гардероб или иногда Эмике, если Валери и Эмика поменялись сменами. Мне нравится видеть Эмику с утра, потому что тогда появляется ощущение, что будет хороший, нормальный день без сюрпризов, но если Эмика и Валери меняются сменами и я вижу Эмику в конце дня, это тоже, наверное, не худший вариант. Проблема в том, что мне неловко отдавать Эмике в чистку свой потный костюм, это, наверное, единственный минус. Мне нравится представлять, как Эмика приходит на работу с утра и достает мой костюм из сушилки, чистый и теплый, может, она даже прижимается щекой к груди Честера А. Артура, чтобы почувствовать немного этого тепла.

В любом случае был обычный день, по крайней мере, он был таким, пока все это дерьмо не началось. Естественно, дерьмо начинается в воскресенье. Дерьмо всегда начинается в воскресенье, наверное, потому что это последний день рабочей недели, поэтому, если руководство придумывает какое-нибудь дурацкое нововведение, из-за которого все слетают с катушек, люди смогут остыть за «выходные» (так мы называем понедельник) и вернуться на работу во вторник как ни в чем не бывало.

Итак, я уже в ужасном настроении (в тот день, когда все дерьмо начинается), потому что ночью накануне Рамона плохо реагирует на новые лекарства, поэтому я не сплю всю ночь, составляю ей компанию, пока ее тошнит каждые двадцать минут. Мы пытаемся сделать из этого игру: каждый раз, когда ее тошнит, я задаю ей вопрос о чем-нибудь, что она любит.

– Эй, Рамона, что ты думаешь о новом альбоме Дрейка?

– Буэ-э-э.

– Да? Тебе же нравится Дрейк. Тебе не нравятся его новые песни?

– Буэ-э-э.

– Ух ты. Бурная реакция. Похоже, мне лучше удалить все песни Дрейка с твоего телефона. Похоже, ты теперь ненавидишь Дрейка.

И Рамона улыбается, даже пока ее тошнит, типа: «Ты такой глупый».

И я рад, что мог быть рядом с Рамоной и заставить ее улыбнуться, но в итоге к началу рабочего дня я уже вымотан, а ты явно не хочешь быть вымотанным, когда начинается всякое дерьмо.

На тот момент Ван Бюрен был в отпуске за свой счет уже примерно неделю после того, как достал свою сардельку и помахал ею перед группой глухих детей во время шоу с фейерверками. Ван Бюрен пытался объяснить всем, что он не извращенец; он просто перепутал глухих детей со слепыми. Видимо, мистера Гупту не устроило это объяснение, потому что спустя неделю пошли слухи, что Ван Бюрен уже не вернется. И не только тот Ван Бюрен, утверждает Гаррисон, вообще никакой Ван Бюрен.

– Я не понимаю. У нас что, теперь просто больше не будет Ван Бюрена?

И Гаррисон такой:

– Будешь скучать по нему?