Тот, кто виновен

Подозрительность, которая встречала меня, завладела и моими мыслями. Впервые с начала нашего сегодняшнего путешествия я задался вопросом: а вдруг ошибка, которую я совершил, обратившись за помощью к психически больному, ранее судимому насильнику, гораздо непоправимее, чем мне казалось вначале? Что, если я привлек врага на свою голову? Возможно ли, что он стоит за всем этим безумием или, по крайней мере, имеет к этому какое-то отношение?

Все-таки он уже похищал ребенка. И появляется в день, когда Йола исчезла? Совпадение?

Но вместе с тем он никак не мог предвидеть, что я возьму заложника и заставлю его везти меня к Космо. Кроме того, ему разрешили покидать клинику всего три недели назад, и то лишь на несколько часов в день. Невозможно так быстро организовать все эти преступления. И я также не мог себе представить, что организация, которая на это способна, обратилась бы за помощью именно к педофилу-психопату.

Космо остановился и указал на западную сторону территории.

– Что ты знаешь о коммуне Куври? – спросил он меня.

Я смутно припоминал статью о занятом земельном участке в сердце Берлина.

– Разве это не был лагерь беженцев?

– Почти.

Космо пошел дальше и свернул с главной улицы направо на узкую тропу, где спугнул спавшую кошку, – шипя, она скрылась за деревянной стеной, на которой кто-то написал белой краской: «Есть ли жизнь после смерти?»

Ко всему прочему начался дождь, как будто одного унылого вида было недостаточно. Плотная морось пленкой ложилась на мою кожу и склеивала волосы.

– Коммуна Куври была когда-то самым большим поселением аутсайдеров в Берлине: бездомные, беженцы, торчки, сквоттеры, люди, которым отказали в статусе беженца.

Мы прошли мимо палатки, в которой работало радио. Иностранная программа с чешским или польским ведущим, языка я не понял.

– Долгое время обитателям территории на пересечении Кувриштрассе и Шлезишештрассе – отсюда рукой подать – угрожали ликвидировать их поселение. Еще до приезда бульдозеров многие перебрались сюда и устроились на большей территории, для которой пока не нашелся инвестор, который захотел бы прогнать их отсюда. Земельный участок принадлежит группе рассорившихся иностранных наследников. Пока они договорятся, пройдут годы.

– И до того времени здесь существует «Куври 2.0»?

– Самая большая фавела Берлина. Без электричества, без воды, канализации или вывоза мусора. Правда, и без полиции.

– Запретный район? – спросил я.

– Именно. Почему, ты думаешь, я отпустил твою маленькую подружку? Сюда не сунется ни один полицейский. Учитывая скрытый здесь потенциал насилия.

Он показал путь обратно.

– На восточной стороне живут безнадежные. Те, которые скорее покончат с собой, чем вернутся в ту нужду, из которой сбежали. В последний раз, когда отсюда пытались кого-то насильно вывезти, пять сирийцев, привязав к ногам грузы, угрожали прыгнуть в Шпре. Каждое постановление об обыске вызывает политический кризис. И даже если полицейские заявятся, в чем я сильно сомневаюсь, так быстро им нас не найти.

Мы еще раз свернули на более узкую темную тропинку, и Космо остановился перед сараем из гофрированных металлических листов, перед которым лежал опрокинутый складной стол с цветочным узором. Дверью в хижину служил брезентовый тент для грузовиков, нижний край которого был прижат к земле камнем.

– Эй, Космо. Почему ты здесь так хорошо ориентируешься?

Он грустно улыбнулся:

– А ты думаешь, кто-то еще будет терпеть рядом педофила с судимостью?

Он отодвинул ботинком камень с брезента.

– Когда-нибудь после терапии я хочу построить новую жизнь. Собираюсь изучать право и отстаивать права уголовников, таких, как я. Возможно, даже создать семью, обзавестись небольшим домиком и универсалом на подъездной дорожке.

– Право? – скептически повторил я. – Универсал?

Он кивнул.

– Научная фантастика, знаю. Но до того времени, то есть следующие сто лет, как только меня отпустят из клиники, я буду жить здесь, малыш, – сказал он, приподнял брезент и исчез в темноте.

Глава 26

ЙОЛА

Йола открыла глаза и чуть не ослепла от боли.

Яркий жгучий свет, который наполнял ее тело изнутри, прорвался наружу из-за одного неверного движения грудной клетки: она совершила ошибку, вдохнув.

Долгое время она не хотела просыпаться; боролась с водоворотом сознания, который размывал мир грез, чтобы перетащить ее на другую сторону сна. Но потом Йолу разбудил дождь; крупные тяжелые капли, которые лопались у нее на лбу, и боль, тлеющая в ней во сне, вспыхнула ярким пламенем.

«Я умерла», – была ее первая мысль, когда Йола увидела деревянный стул, похожий на школьный. Опрокинутый, он лежал на боку.

Она попыталась подняться и снова потеряла сознание. Одну минуту и двадцать девять капель спустя боль все еще была сильнее, чем когда Йола, сидя на багажнике велосипеда Штеффена, попала ногой в заднее колесо между спицами.

Перелом – мелькнула первая мысль. Паралич – вторая, когда Йола попыталась подтянуть ноги, но ничего не получилось из-за адской боли.

«Я не могу двигаться!»