Тот, кто виновен

«Не могу пошевелить ни ногами, ни руками. Ни даже головой. Или… Подожди-ка».

Голова двигалась.

Слава богу!

Йола повернула голову направо и увидела груды развалин. Стены, двери, окна – все, из чего состоит дом, только не на своем месте, а разбросанные вокруг, за исключением половины стены (из дерева, если Йола не ошибалась), которая еще стояла вертикально, охваченная отдельными языками пламени, которые – возникая то здесь, то там, то между деревьями, то рядом с горой обломков – освещали руины. Йола лежала метрах в двух от них. На спине, под раскачивающейся кроной дерева и бьющим в лицо дождем. Без движения. Парализованная.

Нет. Не парализованная.

К счастью.

Йола почувствовала, как шевелятся пальцы на ногах, когда она им приказывает. («Обувь? Где мои чертовы сникеры?») Как только она попыталась передвинуть ноги, боль чуть было снова не лишила ее сознания.

– Помогите, – прохрипела Йола, не зная, что еще кричать. Закашлялась и почувствовала вкус золы. А потом и запах копоти, который с развалин донес до нее прохладный ветер.

Еще недавно она смирилась с тем, что сгорит заживо. А сейчас лежит на улице, под хмурым небом – и это уже во второй раз подряд после аварии, когда очнулась в незнакомом месте, понятия не имея, как там оказалась.

Йола сжала зубы и повторила попытку. Сейчас ей удалось перенести вес на правую сторону. Как при упражнениях на пресс во время разминки, которые она так ненавидела, – тренер держал ей ноги, а она должна была поднимать корпус из положения лежа, – Йола напряглась, оттолкнулась и кое-как села.

– Де-е-е-ерьмо-о!

«Я знаю, так говорить нельзя, но, по-честному, папа, мама… если это слово для чего-нибудь и придумали, то для такого вот…»

– Де-е-ерьма-а-а! – изо всех сил крикнула она еще раз, так громко, что в ушах зазвенело, хотя, возможно, этот шум остался после взрыва.

Вся в поту (или просто мокрая от дождя, Йола не могла точно понять), она разглядывала нижнюю часть своего тела. Поперек ног лежала какая-то балка.

«Может, это тот столб, к которому я была привязана?» Йола попыталась сдвинуть ее – бесполезно. Тяжелая штуковина, возможно, даже тяжелее ее самой. И наверняка раздробила ей ноги, по крайней мере левую, где боль сконцентрировалась с беспощадной силой.

Неожиданно, без какого-либо предупреждения, Йолу бросило в холод. Она задрожала, кожа стала словно мала для ее тела, натянулась на лице, на груди, везде.

Зубы стучали – звук напоминал степ на паркете. Так, так, так, ледяное стаккато, которое смешивалось с другим горестным стоном. И этот стон беспокоил Йолу не потому, что звучал жалостно и вымученно, а потому, что исходил не из ее рта.

Йола перевела взгляд влево, в сторону от развалин маленького деревянного дома, в котором ее до недавнего времени удерживали и который, видимо, по какой-то причине взлетел на воздух (она помнила взрывы и сверкающие вспышки огня), и сначала увидела еще стулья; все маленькие, из светло-коричневого дерева с металлическими полозьями, как в ее классной комнате, с этой идиотской доской сбоку, которая напоминала головку теннисной ракетки и на которой так неудобно писать.

«Меня заперли в моей школе? В классной комнате?»

Она не могла в такое поверить, хотя мебель свидетельствовала именно об этом.

Йола снова услышала жалобные стоны, ее взгляд сместился наискосок вниз и упал на надзирателя. Безликого. Она узнала его по серому мокрому капюшону, который тяжело свисал с его головы, – и вряд ли дождь мог его так намочить.

Мужчина лежал метрах в двадцати от нее (длина двух автобусов), не очень далеко, и, хотя на улице было светло, Йола все равно не могла рассмотреть его лица; просто оно было слишком измазано. Кровью, грязью, сажей? Она понятия не имела. Мужчина лежал на животе, приподняв голову, и делал движения, делавшие его похожим на тюленя, который хочет в воду, – все это стоило ему огромных усилий, но не продвигало вперед ни на миллиметр. При этом он хрюкал, вздыхал, стонал. Видимо, он тоже не мог двигаться. И очевидно, также страдал от боли. В отчаянии он протянул руку к Йоле, ища помощи. Показывал указательным пальцем в ее сторону, но не прямо на Йолу, а на кучу грязи или земли между ними. Время от времени налетавший ветер раздувал тлеющий очаг, который вспыхивал, – и дорожка между ними покрывалась причудливым узором теней.

– Хммхм-м-м, – хрипел немой, и Йола подозревала, что он просит ее о помощи. «Меня! Именно меня!»

Вся злость и страх Йолы выразились в одном-единственном слове.

– Почему? – крикнула она ему.

«Почему ты меня похитил? Почему я должна была говорить папе те ужасные вещи? И почему ты все время показываешь пальцем на ком земли… Что? Нет… нет!»

Наконец Йола поняла. Немой ничего ей не показывал. Он пытался дотянуться. И не просто до какого-то кома земли.

– Черт, нет! – воскликнула Йола и потрясла обеими руками балку, которая ее придавила.

Она не могла этого допустить. Ни при каких обстоятельствах он не должен опередить ее. И завладеть пистолетом, который лежал приблизительно в метре от него, тускло поблескивая на важной почве.