— Знаю. Мы сделаем все, что в наших силах. Ничего не могу обещать, не после прошлого раза.
— Хорошо. Поиграем в шарады? Хочу отвлечься.
— Начинай, — говорю я.
— Вот бы они завтра задавали такие вопросы, чтобы я мог выбирать между «иногда», «всегда» или «никогда».
На следующее утро Мартин прибывает ровно в девять.
— Финн пошел в школу? — спрашиваю я.
— Ага. Без всякой радости, но пошел.
— Бедняга. Будем надеяться, эта неделя сложится лучше.
Терри встает позади меня.
— Это Мартин, отец Финна, — говорю я брату. — Мартин, это наш Терри.
— Привет, — говорит Терри, шагая вперед, чтобы пожать Мартину руку. — Спасибо за все. Наша Каз говорит, что вы мне очень помогли.
— Пожалуйста. Так никогда не должно было случиться. Пришло время все исправить. Вы готовы?
— Да, — говорю я. — Давайте покончим с этим.
Когда мы заходим, за столом сидят трое. Двое лысых мужчин средних лет в костюмах и женщина с серебристыми волосами и жемчужным ожерельем.
— Черт возьми, Каз, — шепчет Терри. — Не думаю, что у нас есть шансы.
— Брось, — отвечаю я. — Помни, что говорил Мартин. Тебе нужно просто объяснить, как все было.
Он кивает, и мы садимся. Женщина в жемчужном ожерелье представляет судей и объясняет, что сейчас будет происходить.
Мартин смотрит на меня и кивает. Через несколько минут он встает, просматривает дело и зачитывает информацию из большой папки, которую держит в руках. Я понятия не имела, что он столько трудился. Я лишь передала документы, которые они мне прислали, а дальше и не спрашивала.
Мартин зачитывает отрывок из заявления доктора Халила, где говорится, что предыдущим случаям, когда Терри попадал в больницу после начала работы, не придали должного значения.
Я сжимаю руку брата, настает его очередь выступать.
— Если растеряешься, отвечай «иногда», «всегда» или «никогда».
Терри удается улыбнуться. Он немного ерзает, пока стоит там, но как только ему начинают задавать вопросы, успокаивается. Рассказывает, что именно произошло. Как слышал, что крысы скребут по унитазу. Я вглядываюсь в лицо женщины. Не могу понять, от чего она в ужасе — от брата или от того, что они отправили его на работу.
Мы ждем в коридоре, пока комиссия примет решение. Терри ходит взад и вперед, снова теребя пуговицы.
— Как думаете, получится? — шепчу я Мартину.
— У нас очень веские доводы. Вопрос в том, готовы ли они и дальше упираться.
Через пятнадцать минут нас зовут обратно. Женщина в жемчужном ожерелье улыбается нам, когда мы входим. Она начинает говорить; я не могу понять, о чем, но Мартин кивает. А потом я слышу. Как она признает, что первоначальное решение было неправильным, и они снова возвращают брата на пособие. Я хватаю Терри за руку.
— Ты выиграл, — говорю я ему. — Ты выиграл дело.
Когда мы выходим, Терри молчит. Он держится тише, чем я ожидала. Брат садится на стулья в коридоре, опускает голову, и я вижу, как его плечи начинают трястись. Я сажусь рядом с ним и обнимаю его.
— Все хорошо, — успокаиваю я. — Теперь все позади.
— Знаю, — говорит он. — Но этого, блин, не должно было случиться, не так ли? Ни со мной, ни с тобой, ни с той девочкой. Ничего из этого не должно было случиться.
— Нет, — отвечаю я, радуясь тому, что он не знает, во что это все мне обошлось. — Ничего из этого не должно было случиться.
До. 15. Финн
Когда мы возвращаемся в лагерь, смотрителя нет на месте, и единственная другая палатка тоже исчезла. Мама достает все вещи из нашей и складывает их в кучу вместе с нашими рюкзаками. Она все делает очень быстро.
— Если ты постараешься собрать наши рюкзаки, Финн, я займусь палаткой.
Смотрю на кучу. Не представляю, как все это изначально уместилось, но, видимо, смогло. Сначала я пакую свой пчелиный рюкзак, потому что это легче. Затем начинаю сворачивать спальные мешки, как мама мне показывала, и засовывать их в рюкзак, складывая туалетные принадлежности в боковые карманы и привязывая к внешней стороне наши кухонные принадлежности. К тому времени, как мама убирает палатку, мне удается собрать почти все.
— Отличная работа, Финн, — хвалит она, — можешь наполнить наши бутылки водой, пока я прикреплю палатку к рюкзаку?
Подбегаю к душевому блоку, где есть кран с питьевой водой. Когда буду рассказывать об этом Лотти, то совру, что был взволнован, хотя на самом деле мне страшно. Я не хочу, чтобы мама села в тюрьму. Судя по тому, что я видел по телевизору, тюрьмы — ужасно большие, темные и пугающие места, а мама мягкая и нежная, любит танцевать и печь, и вряд ли ей позволят заниматься там такими вещами. Я думал, в тюрьму сажают только убийц и грабителей. Я не предполагал, что туда отправляют мам, которые увозят детей в поход, даже если они не рассказали об этом своим мужьям.
Когда я возвращаюсь к маме, она уже закинула рюкзак себе на спину. Я пристегиваю бутылки с водой.
— Ну, пошли, — говорит мама, пусть и не очень уверенно. Она выглядит совершенно иначе, чем когда мы приехали в кемпинг. Словно из нее выжали все веселье и надежду.
— Куда мы идем?
— Недалеко, — отвечает она. — Где-то здесь должно быть красивое тихое место.