Тот самый

– Это случилось в детстве. Мы ехали к стоматологу. Мама была за рулём, машину она водила редко, потому что считала это не женским делом. Алиса пристёгнутая ехала спереди, я – сзади. Они как всегда собачились насчёт денег, кричали, злились друг на друга. В общем, всё как всегда. А я так боялся похода к стоматологу! Ещё и они мешали. Мама постоянно отвлекалась от дороги на Алису, ехала медленно и задевала все кочки. И тогда я…

– Боюсь представить…

– Открыл дверцу и вылетел из машины.

– Что? – Кир засмеялся. Он подпёр подбородок кулаком и изучающе посмотрел на меня.

– Они до сих пор уверены, что это произошло случайно.

Кир всё ещё смеялся, но я продолжил говорить:

– Я тогда так разозлился, что сделал это специально. Что угодно, чтобы не слушать их препирательства.

Плечи Кира дёргались от смеха.

– А как же стоматолог?

Я и сам едва сдерживал себя, стараясь оставаться серьёзным.

– Сначала мы поехали в травмпункт, – я прикусил губу. – Отделался ссадинами и вывихом колена. Запись к стоматологу пришлось отложить на несколько дней. В следующий раз я ехал на переднем сидении. Между прочим, надёжно пристёгнутый.

– Значит, любовь к прыжкам под колёса у тебя пошла из детства.

Я толкнул Кира в плечо. Теперь мы оба смеялись. Кир задрал голову, а я рухнул спиной в траву и закрыл глаза ладонью. Вспоминать об этом было смешно и немного стыдно. Когда мы перестали смеяться, из дальних кустов до нас донёсся неразличимый шорох. Может быть, с ветки вспорхнула птица, испуганная громкими звуками.

– Пошли, камикадзе, – Кир неторопливо поднялся и протянул мне руку. Я ухватился пальцами за запястье и встал, стряхивая налипшие к джинсам травинки.

Из кустов снова раздался хруст. Мне показалось, что я услышал стон. Тьма всё ещё не рассеялась, поэтому разглядеть кусты вдалеке было просто невозможно.

– Посмотрим? – Кир взглянул на меня.

Я молча кивнул, и мы зашагали к кустам. Может быть, от дождя в листве прятался бездомный пёс. Или кот. «Главное, чтобы не бешеный», – подумал я, чувствуя, как под ногами хлюпает мокрая земля.

Мы осторожно придвинулись к зарослям и переглянулись. Я шагнул вперёд и отодвинул ветку кустарника. Вместо ожидаемого пса мы увидели полуобнажённого парня. Он, лёжа в траве, тихонько стонал и прижимал руку к груди. Кожа на предплечье, перепачканная в крови, напоминала ткань, изорванную на лоскутки.

Кровь, сочащаяся из ран, при лунном свете казалась чёрной.

Глава VI. Реинкарнация, или Конфуций-пацифист

Та ночь запомнилась мне дождём, впивающимся иголками в кожу, и холодным голубоватым светом больницы. Та ночь запомнилась мне ощущением липкой крови на ладонях и таких же липких взглядов медсестёр, которые молча гадали: хотели мы убить того беднягу или спасти.

В больницах, как мне казалось, всегда холодно, даже если за серыми стенами плещется жара. Будто коридор и примыкающие к нему светлые палаты – холодильные камеры, узником которых я невольно стал.

Под потолком тянулись длинные лампы: они едва слышно жужжали, словно мы находились в туго сплетённом клубке змей. Красные улыбки медсестёр, словно осколки или бритвенные лезвия, ранили меня.

Холодный больничный свет всегда пробуждал во мне не самые приятные воспоминания. Воспоминания, которые я предпочёл бы похоронить глубоко под землёй или сжечь, развеяв пепел по ветру. Они были тёмными пятнами в моей терра инкогнита.

Когда мы бросили всё и переехали сюда, в маленький замок на Черепаховой горе, мы с Алисой пытались свыкнуться с новой жизнью, а жизнь – с нами. Мама металась по городу в поисках работы, а мы были предоставлены сами себе. На самом деле мы не были одиноки, когда крепко держались за руки. Алиса – моя спокойная гавань в бушующем море жизни. Так было не всегда, так будет не всегда, но от осознания, что у меня есть семья, я чувствовал себя спокойнее.

Наш всякий день заканчивался одинаково: если Алиса освобождалась раньше, она ждала меня, и мы вместе брели к нашему маленькому замку на Черепаховой горе, оставляя размытые очертания школы за спинами. В тот день уйти далеко у нас не получилось. Я испытал себя, понимая, что не всегда разум преобладает над чувствами, какими бы гадкими они не были.

– Эй вы!

Голос прозвучал жёстко и решительно. Мы не обернулись. В школе, как новеньких, нас выбрали мишенями для насмешек, и каждый день бросали в нас обидные слова-дротики. Не реагировать на чужую глупость казалось мне разумным до тех пор, пока я умел сдерживать злость.

– Вы чё, оглохли там?

Алиса крепче сжала мою руку. Спину оттягивал тяжёлый рюкзак, но я старался не замедлять шаг, подгоняемый безликим голосом. Несмотря на быстрые шаги, мне хотелось повернуться и посмотреть в глаза того, чей голос заставлял вздрагивать Алису. Смесь злости и ощущения несправедливости медленно поднимались во мне, словно песчаный вихрь. Песчинки по отдельности не значили ничего, но если они, объединённые ветром, поднимались в воздух, они могли разрушить города.