Тот самый

Когда я решил, что преследование закончено, Алиса вскрикнула. Я не сразу понял, в чём дело. Обернулся и увидел несколько фигур.

Держась за коленку, Алиса сверлила злым взглядом наших преследователей.

– Так лучше?

Рядом с Алисой лежал брошенный камень. Через несколько секунд полетело ещё несколько камней, но все они приземлились недалеко от нас, словно их кидали не для того, чтобы причинить боль, а только напугать. Я не боялся.

– Отвалите!

Убедившись, что Алиса только оцарапала колено, я взял её за руку, и мы пошли дальше. Через мгновение меня что-то сбило с ног, а в глазах потемнело от удара. Я вслепую отмахивался, но тычки попадали мне под рёбра, а чьи-то руки сжимали горло, и я мог только хрипеть. Когда лёгкие обожгло, а руки безвольно забились в воздухе, ладони разжались, и я сделал длинный вдох, как рыба на берегу, борющаяся за воздух.

– Теперь будете знать…

В нависающем раскрасневшемся лице я узнал Филатова. Он всё время приставал к Алисе и всячески пытался заполучить её внимание. Я встал, отряхивая колени, и молча посмотрел на него. Мне казалось, что моим взглядом можно было порезаться.

– И сучку свою забери.

Последняя фраза, брошенная нарочито небрежно, сработала как спусковой крючок. Возможно, Филатов этого и добивался. Я сплюнул кровь ему на ботинки. Через секунду удары повторились. Мы дрались, словно от этого зависела наша жизнь. Я не заметил, как оказался сверху, вжимая острые коленки в бока. Мои руки колотили по худому лицу, которое с каждым ударом превращалось в кровавую кляксу.

– Матвей!

Голос звучал отдалённо и смутно, где-то на периферии моего сознания. Я даже не мог сказать, кому он принадлежал: Алисе или какому-то другому зрителю драки. Я ничего не мог сказать: казалось, все мои навыки свелись к минимуму, и теперь я умел только колотить руками по обмякшему подо мной телу, напоминавшему бесформенный мешок.

Может быть, в эту секунду я хотел его убить. Сбоку от меня раздался сдавленный крик: Алиса врезала камнем по плечу одного из преследователей. Несколько ребят разбежались, самые любопытные остались поглазеть на ненормальных Граниных.

– Да она больная… – услышал я.

– И больные не отвечают за свои поступки, – с потемневшим взглядом ответила Алиса, сжимая острый камень. Она занесла руку в воздух, и мне показалось, будто она целилась прямо в висок.

Паника подступила к горлу. Я стискивал пальцы на воротничке рубашки Филатова. Наша кровь смешалась. Испуганный взгляд Филатова скользнул по лицу. Он боялся меня. Он боялся, что я мог его убить.

Я боялся того же.

Мгновение показалось вечностью.

– Гранин!

Я не помнил, кто и как нас разнял, не помнил, как мы оказались в больнице. Не помнил я и то, как распахнулись широкие больничные двери, впуская в холодные коридоры разъярённую маму. Я не помнил, как ныли костяшки пальцев от боли, не помнил, как мама долго не выходила из кабинета врача и кричала. Она кричала и дома, расхаживая взад и вперёд под свист чайника. Я почти не помнил уважения в глазах Алисы и ощущения засохшей крови на ладони. Чужой крови. Тёмные пятна – моя терра инкогнита. Я не хотел исследовать её, ведь каждый отвоёванный шаг по неизведанной земле – шаг в неизвестность. Прыжок без страховки в бездну того, на что на самом деле я был способен.

– Ты сама учила нас защищаться, – отвечал я на крики мамы. – Не терпеть нападки.

– Защищайся сколько влезет, но оставайся непойманным. Это главное правило. Понял? – мама крепко сжимала мои плечи, разглядывая разбитое лицо в свете лампы.

– Оставаться непойманным, – бесцветным голосом повторил я.

Тот день сделал нас невидимками почти для всех школьников. С тех пор насмешки прекратились, но и никто не пытался заговорить с нами, словно мы расщепились на тысячи атомов и перестали существовать как прежние люди. Я ощущал себя тенью. Я знал, что поступил неправильно, но ничего не мог с этим поделать.

Едва ли я что-то запомнил из того дня. Я отчётливо слышал, как чей-то голос звал меня по имени.

– Матвей!

– Это несправедливо, – говорил я маме, сидя за столом и разглядывая тёмные чайные пятна на керамике.

В руках я держал любимую кружку с фламинго. Угомонив дрожь в пальцах, я плеснул ароматную заварку чабреца из чайника и долил кипятка так, чтобы ощущать приятный жар через стенки кружки. Я добавил сахар, хотя ненавидел сладкий чай, и стал методично размешивать его, звеня ложкой о белые стенки. Эти действия успокаивали меня. Возможно, я даже не собирался пить чай: меня вполне устраивал звон ложки, дробящий гневную тираду мамы.

– Прекрати! – мама вздрагивала от каждого удара ложкой о кружку и сжимала пальцами виски. Она прикрывала глаза, будто вся усталость мира поглотила её, и качала головой. – Матвей, а ну прекрати сейчас же!

После её крика я стал ещё быстрее мешать сахар в кружке, делая удары громче и чаще.

Мама бросила кухонное полотенце на стол и повернулась ко мне спиной, опустив руки по обе стороны от плиты. Тёмные волосы, небрежно забранные в пучок, выбились завитками. Полосатый сарафан натянулся между лопаток.

– Хватит!