Читаем Тот самый полностью

Входная дверь была заперта. Я исследовал веранду и двор, вспоминая все фильмы, когда хозяева, покидая дом, оставляли ключ под самым неприметным камнем. Когда я поднял очередной булыжник, раздался звон битого стекла. Я обогнул дом и увидел Жеку, сидящую рядом с полукруглым окошком.

Кир, разбив стекло камнем, уже нырнул в затхлую темноту подвала.

– Не думаю, что призрак будет против, – Жека сидела достаточно близко к окну. Она выглядела спокойной, но в то же время была напряжена. – Возможно, ему даже одиноко.

Наши взгляды на мгновение встретились.

– Возможно, он не хочет иметь с нами никаких дел, – ответил я, садясь на корточки.

Я достал телефон и сделал фото разбитого окна. Стекло, оставшееся по бокам, напоминало острые зубья акулы. Я отправил фотографию Алисе и сунул мобильник в карман.

– Возможно, у него нет выбора, – в тон мне ответила Жека. – Когда ты умираешь, твой выбор достаточно ограничен.

– Не могу знать наверняка. Ещё никогда мне не приходилось умирать.

Жека улыбнулась. Я посчитал это своей маленькой победой.

– Эй! – голос Кира звучал отдалённо. Возможно, он отыскал дверь из подвала или отошёл от окна. – Мы здесь собрались ради светской беседы или как?

– Там высоко? – Жека на коленях подползла к окну и заглянула в темноту.

– Прыгни и узнаешь, – ответила ей темнота голосом Кира.

– Нет уж, – фыркнула Жека, касаясь пальцами осколка. В лучах солнца осколки блестели как брызги воды.

– Трусиха.

– Разумный человек с развитым инстинктом сохранения. В отличие от тебя.

Я наклонился и сел, свесив ноги в опасную темноту. Ничего страшного не случилось, поэтому я оттолкнулся руками и спрыгнул. Спрыгнул и упал на осколки стекла, выбитого камнем. Если с кем-то это и должно было случиться, то только со мной. Мама не любила говорить о моём отце, но она любила повторять, что везучестью я пошёл в него. «И если бы на гектаре земли лежала одна маленькая кучка дерьма, – говорила она, – ты бы обязательно в неё вступил. Как и твой отец».

Осколок оцарапал кожу между большим и указательным пальцами. Капля крови, увеличиваясь, скатилась по ладони. Боли я не чувствовал.

– Жека, твоя очередь, – я мог только слышать голос Кира. Глаза ещё не привыкли к темноте.

– Лучше не надо, – сказал я, растирая пальцами капельку крови.

– Почему?

– Прыгать со сломанной рукой не очень удобно.

– Эй, может я сама решу, удобно мне или нет?

– Кто-нибудь из нас может открыть входную дверь изнутри, – продолжил настаивать я.

– А если я хочу прыгнуть?

– Правда? – я задрал голову, но свет из окна, казавшийся особенно ярким в тёмном подвале, на мгновение ослепил. Я зажмурился и помотал головой.

– Нет.

– Тогда решили, – ответил Кир. – Жди нас у двери.

Телефон в кармане завибрировал, и я достал его, взглянув на экран с лёгким прищуром. «Только не стань тем чуваком, которого в фильме всегда убивают первым», – Алиса не могла написать ничего другого. Через секунду телефон в моих руках снова ожил. «Хотя ладно, тогда мне достанется твоя комната».

Я улыбнулся.

«Не дождёшься», – быстро написал я.

«Не будь жадиной».

Оставив сообщение без ответа, я положил телефон в карман и огляделся. Сначала темнота вокруг меня казалась непроницаемой вуалью. Я не видел совершенного ничего и от этого чувствовал себя неуютно. Воображение пририсовывало злого призрака во все тёмные уголки. Я не знал, где Кир, но слышал шорохи слева от себя: это наверняка был Кир, а не какой-нибудь гостеприимный призрак, решивший встретить незваных гостей.

Я на ощупь двинулся вперёд и задел ногой пустую коробку. С шуршанием она отлетела в сторону, и я остановился.

– Полтергейст или ты? – голос Кира всё ещё звучал достаточно отдалённо.

– Полтергейст, – без заминки ответил я.

– Ну конечно, – со мной разговаривала темнота. – Всегда проще свалить ответственность на кого-то другого.

Я промолчал. Мне показалось, что этот упрёк относился вовсе не к тому, что я нечаянно задел коробку. Дом пустовал, поэтому шум, если и мог привлечь кого-то, то только призраков. Кир упрекал меня, и мне нечем было ему ответить. Должен ли я извиниться?

«Прости, что поцеловал твою подругу».

Это звучало отвратительно, поэтому я решил не продолжать разговор. Выставил руки перед собой, чтобы ни во что не врезаться, и пошёл вперёд. Постепенно мои глаза начали привыкать к темноте, и мне показалось, что я даже различаю цвета. Деревянные полки, заставленные хламом, скрученный коричневый ковёр в углу, коробки, перемотанные скотчем. По всей видимости, подвал располагался под всем домом. Большое пространство разделяло несколько бетонных балок. На одной из полок стояли банки с соленьями, покрытые изнутри сизой плесенью. На полу валялся велосипед без заднего колеса. Я нагнулся и провёл пальцами по раме: тёмно-зелёная краска облупилась. Слева от меня лежали пустые пластиковые бутылки, коробки с грудой одежды. Я разглядел старинную швейную машинку. Книги без обложек с пожелтевшими и оборванными страницами. Запчасти для мотора.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературная премия «Электронная буква»

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза