Тот самый

Рука, перехватившая запястье, рывком остановила меня, и я едва не полетел вниз.

– Что?

– Что она мне нравится.

– Потому что это очевидно.

– Правда?

Я молчал. Фантомное тиканье, которое можно было принять за ход часов, оказалось бомбой, отсчитывающей время до взрыва.

– И давно ты делаешь выводы о людях, даже не поговорив с ними? Знаешь, а я понял, почему у тебя нет друзей.

Это было слишком. Я дёрнул рукой, не собираясь дослушивать, но Кир только крепче сжал пальцы на запястье.

Я молча ждал, когда взорвётся бомба. И она взорвалась.

– Думаешь, что знаешь всё лучше других, и что ничьи советы тебе не нужны, да? Считаешь всех вокруг себя идиотами. Чувствуешь себя взрослым, а на деле бежишь, как только появляется первая реальная проблема. И даже сейчас пытаешься свалить. Это очень по-взрослому, Матвей, если хочешь знать.

– Нет, не хочу.

Бомба задела меня осколками. Я не собирался слушать Кира, но с особым мазохизмом вслушивался в каждое слово. Слова-лезвия вонзались в меня, а я стоял под ударами, словно принимая наказание за неправильный поцелуй.

– Вот видишь. Что и требовалось доказать.

Кир всегда казался мне прямым и открытым. Он говорил правду, говорил то, что люди не хотели слышать. Что я не хотел слышать.

– Пора взрослеть.

– Спасибо, я сам разберусь. И вообще… забудь всё, что я сказал.

В тишине раздалось жужжание телефона. Кир сунул свободную руку в карман и достал мобильник. В темноте я видел только блеск глаз и смазанные движения.

– Дверь заклинило, – ответил он, прижимая телефон к уху. – Да не кричи ты так, скоро будем… Нет… нет, говорю же, вечность нас ждать не надо… Же, ну правда.

Когда Кир закончил говорить, я молча выдернул руку из его пальцев.

– Она мне не нравится.

Я остановился, решив ответить Киру его же словами.

– И зачем ты мне это говоришь?

– А зачем люди вообще говорят?

– Чтобы не слушать тишину.

Кир задел меня, и теперь мне тоже хотелось задеть его, чтобы установить равновесие – отвоевать победу в неназванной войне.

– Иногда тишина лучше, чем пустые слова.

Развернувшись, я взглянул на Кира: на темноту, где он предположительно стоял. Возможно, мы даже встретились взглядами. Я бы хотел видеть глаза Кира и его мысли, отражавшиеся в голубых радужках. Задел ли я его? И почему мне так хотелось его задеть? Возможно, мысленно вёл монолог я, его слова были для меня важны, поэтому задевали сильнее, чем обычно. Я хотел, чтобы и мои слова были для него важны.

Кир хмыкнул.

– Ты закрылся от мира и бежишь, когда этот мир нечаянно задевает тебя. Ты решил спрятаться, просидеть всю жизнь в своём огромном, но пустом доме. Чтобы ничего не чувствовать. Ты трус, Матвей. И это меня бесит.

– Ты тоже меня бесишь. Что ты вообще от меня хочешь? – я прикусил губу и нащупал пальцами перила. – Никто не просил тебя врезаться в меня. И тем более общаться. Что это: акт милосердия для лузеров? Ещё тогда в больнице я сказал, что нам не нужно общаться. Я не просил делать мне одолжений.

– Ну конечно! Я, я, я… Всегда только «я». Ты когда-нибудь думаешь о других? Перестань быть трусом.

– А ты перестань быть таким придурком.

Я развернулся, но злость, начавшаяся с мелкой ряби, нарастала, пока не превратилась в шторм.

– По-твоему, я придурок, потому что говорю правду?

– Хватит! – я с размаху ударил Кира в плечо, в темноте и на ощупь. Я не видел, но понял по звукам, что тот отшатнулся на несколько шагов. – Хватит уже это говорить! Никто не заставлял тебя общаться с таким трусом, как я. Отвали уже от меня, понял? Заткнись!

Я считал Кира другом, но сейчас… сейчас я с горечью думал, что мама была права. Крылья, сотканные дружбой, были хрупки, как крылья Икара. Они распались при первых лучах солнца.

– Ты так ничего и не понял.

– Что я не пон…

Договорить я не успел, потому что внезапно лишился воздуха. Темнота обрела плоть: у неё появились руки. Ладони Кира обхватили моё лицо, а сухие обветренные губы прижались к моему рту. Я замычал, но, будто парализованный, не смог сдвинуться ни на шаг. Я почувствовал тепло прикосновений: большие пальцы вели линии по моим скулам. Кир целовал меня, а я, сбитый с толку, стоял неподвижно, напоминая одну из статуй в саду дома на Черепаховой горе. Когда нервные импульсы наконец достигли мозга, ко мне пришло осознание.

По теории вероятности я предполагал, что ссора между нами могла закончиться убийством или кровопролитием, но никак не поцелуем. Это казалось мне куда более реальным, чем то, что сейчас происходило.

– Совсем рехнулся?