Читаем Тот самый полностью

Я медленно пил кофе и кусал губы. Я смотрел то на Жеку, то на Эллу: они увлечённо разговаривали об интерьере, и меня полностью устраивала эта тема. Интерьер – что может быть безобиднее?

– А я помогала ему. Мне казалось, я ничего такого не сделала, но он всегда говорил, что без меня бы не справился.

Надкусив печенье, я взглянул на Эллу – печальный призрак собственного дома, в каждом сантиметре которого заключены воспоминания о погибшей дочери. Не просто погибшей, а по собственной воле решившей расстаться с жизнью. Я не понимал, почему Элла каждое лето возвращалась сюда.

– Как поиски? – тёмные глаза Эллы, ещё не утратившие блеск, посмотрели на меня.

– Поиски чего? – я отложил печенье и сделал большой глоток кофе.

– Поиски того самого человека, – она по-матерински улыбнулась мне.

Я бросил взгляд на Жеку, который значил только одно: «вы что, сегодня сговорились все?». Она закрыла лицо руками, и я услышал тихий смешок.

– Я никого не искал.

– Но ты хотел понять, что значит тот самый человек. Каково это.

– Это разные вещи.

– Разве?

Я снова посмотрел на Жеку: она усиленно мешала несуществующий сахар в кофе, чтобы не засмеяться. Если бы я знал, чем обернётся сегодняшний день, я бы не вышел из дома. Никогда.

– Ты изменился.

– Вам кажется. Я всё такой же.

– Удивительно, как любовь меняет человека… – мечтательно протянула Жека, глядя на меня с хитрой ухмылкой. – Правда, Элла? Вот я хочу влюбиться, а не в кого…

– Интерьер у вас и правда очень красивый, – со всей серьёзностью сказал я, стараясь держать лицо. – Это ламинат или паркет? – кивком я указал на пол.

Элла и Жека одновременно засмеялись. Я улыбнулся.

– Правильно, – Элла кивнула и погладила пальцами край ажурной салфетки. – О любви не нужно говорить, ведь её так легко спугнуть.

Мы разговаривали с Эллой около часа, а после помогли ей вымыть посуду и убраться. Мне показалось, что Жека больше не считала её сумасшедшей. Возможно, она смогла понять Эллу.

Когда мы вышли из заброшенного дома, тучи заслонили солнце. Воздух ощутимо остыл, и я чувствовал холодное прикосновение ветра к шее.

– Вечером всё в силе? – Жека достала ловец снов из кармана и покрутила его в пальцах, держа за колечко. – Идём на пустырь? Там будет весело!

– Да. Но я не хочу, чтобы Кир знал о сегодняшнем разговоре, а иначе…

– Ты меня застрелишь, – серьёзно добавила Жека.

– Застрелю. И мне будет не жаль.

– Совсем нисколько?

– Совсем-совсем.

– Вот говнюк.

Я улыбнулся.

– Таким меня сделало общество… – я притворно вздохнул с усталостью и оглянулся на окна Эллы.

– Ну прямо Печорин двадцать первого века.

– Я думал, что нравлюсь тебе.

– Я тоже так думала.

Мы замолчали.

– Тебя проводить?

– Нет, у меня ещё кое-какие дела, – Жека покачала головой. – И вот что знаешь. По большому секрету. Понятия не имею, что творится в твоей башке, но с Киром мне всё ясно. Разобьёшь ему сердце, и тогда стрелять буду я.

Она направила на меня пистолет из пальцев и невинно улыбнулась. Я промолчал, провожая Жеку задумчивым взглядом. Я неподвижно стоял, пока она не свернула за угол дома, и только тогда двинулся с места.

В эту секунду я чувствовал слишком много, чтобы говорить. Я надел наушники и медленно побрёл к дому на Черепаховой горе, надеясь, что мама с Алисой давно помирились.

Глава XIII. Близкие далёкие люди

На город медленно опускался первый сумрак. Зажигались фонари и окна домов. Стрекот сверчков поглощал тишину, а витрины магазинов отражали рыжие отблески. В воздухе ощущалось неминуемое приближение осени. Совсем недавно мне казалось, что лето длится бесконечно, но сейчас я чувствовал, будто оно заканчивается слишком быстро.

– Знаешь, я тебя ненавижу, – Алиса повернулась ко мне и покачала головой. – Ненавижу и горжусь одновременно, такое возможно вообще?

Я выгнул бровь с улыбкой.

– Вы помирились.

– Не будь так уверен. Это не отменяет того, что мама была неправа. Я всё помню.

– Она во многом не права, но она наша мама. Сегодня мама впервые погладила Горация.

– Вообще-то не впервые, – возразила Алиса. – Однажды я видела, как она гладила Гора на кухне. Случайно увидела.

Несколько минут мы брели в тишине. Я накинул на плечи джинсовую куртку и застегнул воротничок рубашки. Вместе с темнотой в город просачивался холодок – первое дыхание надвигающейся осени.

– Слушай, Матвей, – Алиса механически накрутила на палец белокурый локон и пнула мыском кед камень у бордюра. – Вы ведь с Киром друзья?

Я ощутимо напрягся. Алиса на меня не смотрела. Поглощённая мыслями, она глядела вперёд, кусая губу. Может быть, Жека ей всё рассказала? Нет, подумал я, тогда бы Алиса разговаривала со мной по-другому.

– Ты чего молчишь?

– Да, наверное.

– Он случайно не говорил, какие девушки ему нравятся?

– Что? – я резко остановился.

Алиса сделала несколько шагов вперёд, прежде чем остановиться. Она удивлённо посмотрела на меня. Мы, как призраки, стояли в жёлтом пятне фонаря.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературная премия «Электронная буква»

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза