Тот самый одноклассник

Между шторами — полоса лунного света. Пальцы вслепую шарят в поисках выключателя, а я смотрю на подоконник. На стоящую на нём картину. Ту самую, которая дожидается меня в магазине «Товары для художников». Вернее, дожидалась, а теперь она здесь, распакованная. Стоит боком, свешиваясь с подоконника, рама тускло поблёскивает. Две фигуры, мужская и женская, обнимаются у арочного окна, согнутые в порыве зачинающейся страсти. В лунном свете картина кажется жуткой.

Крик пронёсся по гортани взрывной волной. Правду говорят, что иногда волосы встают дыбом. Ощущение такое, словно я нырнула в опасность, она со всех сторон, прикасается ко мне и удерживает. Словно нараставший во мне страх предупреждал именно об этом моменте.

Теперь уже явственно ощущаю, что в квартире я не одна. Кто здесь? Зачем? Почему в темноте?

Щелчок выключателя, и я щурюсь, бегая взглядом по студии.

Данила. Конечно же, кто ещё, только у него есть ключи.

Сидит на табурете у стены, отрешённо глядя на картину.

Огляделась на всякий случай, но нет, Ивана не видно.

— Ты напугал меня до полусмерти, — выдохнула, присаживаясь на стул.

Данила выглядел жутко. Дико. Немигающие глаза зафиксированы на картине, отросшая щетина оттеняет серый цвет лица.

— Я не знал, что ты снова пишешь.

— Я не пишу. Это случайность.

— Интересный выбор слова, Ника, очень интересный. Случайность. Ты скрываешь от меня правду, а потом пишешь откровенно эротическую картину.

— Где ты увидел откровенную эротику?

— В позе, в изгибе тел. Ты думала о моём брате, хотела его, поэтому и написала эту картину, а потом отнесла в магазин, чтобы я её не увидел. Однако тебе не удалось её спрятать. Какая ирония! Я шёл домой, к тебе, и тут из магазина выбегает Генрих, чтобы отдать твою картину. Сказал, что у них нет места так долго хранить.

Надо сдержаться, надо сделать глубокий вдох. Срываться нельзя, я чувствую, что Данила на взводе.

— Я переживала после случившегося. Вылила эмоции в эту картину, а потом отнесла её в магазин, чтобы они сделали раму и…

— Ты лжёшь!! — в крике Данилы прозвучала такая ошеломляющая ярость, что я вскочила и попятилась к двери. Он так и не повернулся ко мне, глядя только на картину, на мнимое доказательство моей лжи. — Лжёшь, — повторил, охрипнув от крика. — Мучения выливают на бумагу и сжигают, а не вешают на стену. Для них не заказывают дорогую раму.

— Это неправда! Ты, как творческий человек, понимаешь…

— Скверна, — прошептал Данила. Он начал поворачиваться ко мне, но остановился на полпути. Оскал на его лице напугал меня до судорог. — Я не хотел разочаровываться в тебе, Ника. Очень не хотел, но знал, что придётся. Ты никогда меня не любила. Ты лжёшь, ты всё время лжёшь и продолжаешь лгать прямо сейчас.

Наклонившись, Данила подхватил с пола гитару, которую хранил у меня. Полосатая красавица, которая свела нас вместе в самом начале отношений. Без усилителя звуки выходили чуть слышными, странными.

Данила запел хриплым голосом, закрыв глаза.

Я хочу тебя,

А ты наигралась и потеряла интерес.

Я хочу тебя.

Никто не захочет тебя сильнее, чем я (11).

Незнакомая мелодия звучала на удивление мелодично, нехарактерно для Данилы. Промелькнула неуместная мысль — оказывается, он и вправду умеет петь, а по его музыке не догадаешься. Тоска в голосе Данилы, тяжесть его взгляда и жутковатый мотив обезоружили меня.

— Скажи, Ника, тебе страшно? — вкрадчиво проговорил он, не переставая играть.

— Очень.

— Это хорошо. Это очень хорошо. Так и должно быть, — удовлетворённо кивнул. — А теперь уходи. Сюда вот-вот нагрянет мой любимый братец, и тебе не поздоровится. Он ведь спрятал тебя, не так ли? Лёше не понравится то, что ты сбежала. Ты и ему лжёшь, да, Ника?

Он говорил язвительно, с горьким смешком, а потом снова запел.

Правда не может ранить.

Она как тьма.

Пугает тебя до дрожи,

Но со временем ты увидишь всё ясно и чётко (11).

Никогда бы не поверила, что этот момент наступит, но клянусь — мне плевать на то, что случилось. Плевать на чужие руки на моём теле, на обман и на предательство. Плевать. Всех прощаю, обо всём забуду, только пусть прекратится эта пытка. Пусть Данила перестанет петь тоскливый мотив и смотреть на картину безумным взглядом. Он не в себе, ему плохо. Я не могу оставить его таким.

— Данила! Послушай меня! Тебе нужна помощь!

Он не отозвался, продолжая петь.

Бегу к ящику, где хранятся старые картины, и нахожу среди них «Секрет», мою школьную работу. Ставлю перед Данилой, загораживая другую картину.

— Дань, ты был прав: я действительно хранила «Секрет» все эти годы. Пожалуйста, очнись и выслушай меня.

Осторожно приблизившись, я взяла жениха за руку. Ледяную, неживую.

Он медленно перевёл на меня больной взгляд.

— Ты плохо выглядишь, Ника. Бледная. Почему? — его голос прозвучал отстранённо и спокойно.

— Мне страшно, Дань.

Он отложил гитару в сторону.

— Хорошо, Ника, — Данила оскалился в попытке улыбнуться и погладил большим пальцем моё запястье. — Я выслушаю тебя, если ты скажешь правду. — Поднявшись, он отодвинул «Секрет», показывая на фигуры на лестнице. — Скажи, Ника, тебе понравилось?

Опять он об этом.