Тот самый парфюм. Завораживающие истории культовых ароматов ХХ века

В восьмидесятом году в советских магазинах наконец начали продаваться «Мажи нуар». Третье наименование воплощения красивой жизни можно было купить в небольших флаконах и во флаконах внушительных размеров. Большие стоили восемьдесят рублей. Кто-то мне сказал, что в ГУМе «гости с Кавказа» пробивают сразу по пять-десять штук и поэтому введено ограничение на количество коробок, отпускаемых в одни руки. Главный кошмар эпохи: «Два часа стою в очереди, а передо мной закончится». Большой флакон «Мажи нуар», черный с охристыми кругами, сложный по конструкции, наполненный тягучей жидкостью, напоминающей по цвету некрепкий чай, мы подарили маме на юбилей. Запах мне тоже напоминал сладкий чай с лимоном.

В начале восьмидесятых появились духи «Диориссимо», они ассоциировалась с весной и праздником, в них не было тревожных или двусмысленных нот. Чистота, свежесть, сила. Праздник, который всегда с тобой. Не Париж, к сожалению, но почти! Хрустальный флакон в сумочке! А на самом деле «ландыши, ландыши, светлого мая привет…»

Чуть-чуть начала просыпаться деловая хватка промышленности, «ле-егонькой такой промышленности». Некоторые утверждали, что парфюмеры фабрики «Новая Заря» могут интуитивно повторить мелодию любого аромата, и составленная таким образом композиция советских духов «Ноктюрн» очень напоминает «Диореллу». Якобы сами французы теряются, разводят руками от изумления. Жажда «Диореллы» была столь велика, что женщины покупали и «Ноктюрн», который стоил во много раз дешевле. Но уж больно пузырек был паршивенький, позолота с круглой крышечки оставалась на пальцах, словно пыльца бабочки.

За то, что моего сына взяли в детский сад «Госплана», я подарила заведующей садика духи «Мадам Роша», они стоили тогда пятьдесят рублей. В «Елисеевском» можно было купить французский коньяк «Камю», который пользовался успехом в качестве презента или взятки; например, кто-то кого-то устроил на работу или девушке сделали аборт с «хорошей» анестезией – тогда следует подарить.

Духи «Же Озе» того же периода проиллюстрировали мне иероглиф понятия «жадность». Речь шла, что прискорбно, о моей жадности. Однажды в гостях у приятельницы, имеющей множество поклонников и как следствие – парфюмерии, я обратила внимание на головастый флакон «Же Озе». Подруга сказала: «Попробуй, капни на свою кофту, тогда поймешь аромат». Я надушила кофту, вернулась домой и поняла, что «на халяву» вылила столько духов, что мне становится плохо; запах преследовал меня, вызывал тошноту, чужие «Же Озе» расползлись по квартире, они нападали и душили всю ночь. Тягучий и противный, навязчивый шлейф наказывал меня за невоспитанность, не комильфо, одним словом.

«„Же Озе“ в переводе означает: „Я решилась“, – хихикала подруга моей сестры. – Помню, мы попáдали от смеха, когда давний воздыхатель моей матери торжественно преподнес ей на шестидесятилетие духи с таким названием».

Разве не странно, что во второй половине восьмидесятых, в то время, когда в обществе бродили неясная тревога и то ли жажда, то ли тоскливое предчувствие грядущих перемен, среди советских женщин модными стали две марки труднопереносимых французских духов: «Опиум» и «Пуазон». Не ведаю, какие запахи были популярными во всем мире, а в нашей стране, которая и сама уже не знала, что чувствовать от противоречий, охотно душились этими самыми едкими и двусмысленными ароматами (усугубляя ситуацию). Будто решалось: нам всем надо дать яду или позволить забыться. Мне кажется, что сегодня уже мало кто выдерживает запах этих «хитов» конца восьмидесятых. Но тогда и я с удовольствием использовала и свой пузатый «Пуазон», и свой громкий «Опиум» до конца.

Последними духами, приобретение которых имело социальную загруженность, оказались духи «Вандербильт», не французские. Мне их подарили в такой момент истории, когда купить в магазине нельзя было вообще ничего. Начало девяностого года, скорее всего. Подобную вещь, «предмет роскоши», можно было получить только в обмен на какой-то талончик или талончик плюс деньги – кто будет запоминать бесконечные виды идиотизма. А талончик можно было заиметь, сдав сто килограммов макулатуры. Или бутылок, или металлолома, не помню, очень сердят такие вещи. Талончики, в свою очередь, имели хождение на черном рынке, надо было только хорошо поискать через знакомых: мой муж так и поступил и преподнес мне женственные духи «Вандербильт» с белым лебедем на коробочке. Творение энергичной Вандербильдихи стало последним явлением в парфюмерии, поразившим мое воображение. Аромат я тоже могла бы сравнить с чем-то сахарным и в то же время кислым, но уже неловко… Звонкий и пронзительный аромат оказывал бодрящее действие: не иначе, инъекция бодрости означала начало экспансии бизнеса. Эпоха социализма закончилась, и наши взаимоотношения с духами стали иными.