Читаем Тотальные институты полностью

На последнем этапе своей карьеры будущий пациент может решить — обоснованно или нет, — что общество бросило его и что самые близкие ему люди разорвали с ним отношения. Довольно интересно, что пациент, особенно при первом поступлении, может воздерживаться от столь далеко идущих выводов даже невзирая на то, что он теперь находится в закрытой палате психиатрической больницы. Оказавшись в больнице, он может испытывать очень сильное желание, чтобы его не считали человеком, которого можно свести к нынешним обстоятельствам, или человеком, которому свойственно вести себя так, как он вел себя перед попаданием в больницу. Вследствие этого он может ни с кем не разговаривать, искать уединения и даже «не идти на контакт» или вести себя «маниакально», тем самым отказываясь поддерживать любые взаимодействия, которые заставляют его быть вежливым и отзывчивым и показывают ему, кем он стал в глазах других. Когда пациента посещает ближайшее лицо, он может отвергать его, отказываясь говорить или входить в комнату для посещений; эти стратегии иногда означают, что пациент до сих пор цепляется за оставшуюся связь с людьми из прошлого и защищает эту связь от окончательного разрушения теми людьми, которыми они теперь стали[275].

Как правило, пациент в какой-то момент прекращает обременительные попытки сохранять анонимность и отрешенность и становится доступным для обычных социальных взаимодействий с больничным сообществом. После этого он поддерживает отстраненность лишь определенными способами — всегда использует свою кличку, подписывает свои статьи для пациентского еженедельника только инициалами или использует безобидное «вымышленное» имя, тактично предоставляемое в некоторых больницах, — либо демонстрирует отстраненность только в особых случаях, например, когда группа студенток-медсестер обходит отделение или когда, получив разрешение выходить на территорию больницы, он внезапно сталкивается с гражданским лицом, которое знает по прошлой жизни. Иногда, когда пациент становится подобным образом доступным, санитары говорят, что он «успокоился». Это означает, что пациент открыто занимает и принимает новую позицию, что напоминает процесс «публичного признания» в других группах[276].

Когда пациент успокаивается, его дальнейшая судьба в общих чертах напоминает судьбу постояльцев всех изолированных учреждений — тюрем, концентрационных лагерей, монастырей, трудовых лагерей и т. д., в стенах которых постоялец постоянно находится, проводя свое регламентированное время в непосредственной компании лиц с идентичным институциональным статусом.

Как и любой неофит во многих тотальных институтах, новый госпитализированный пациент обнаруживает, что его полностью лишили многих привычных способов самоутверждения, самоудовлетворения и самозащиты и совершают с ним множество действий, умерщвляющих его Я: ограничивают свободу передвижений, заставляют жить в коллективе, принуждают слушаться целого эшелона людей и т. д. Он начинает понимать, насколько сложно сохранять представления о себе, когда привычные условия для этого внезапно исчезают.

Проходя через этот унизительный моральный опыт, госпитализированный пациент одновременно учится ориентироваться в «палатной системе»[277]. В государственных психиатрических больницах это обычно градация условий проживания, выстроенная вокруг палат, административных единиц, называемых отделениями, и уровней доступа к внешнему миру. «Худший» уровень часто предполагает лишь деревянные скамьи для сидения, самую посредственную еду и небольшое пространство для сна в общей комнате. «Лучший» уровень может предполагать отдельную комнату, право выхода на территорию больницы и в город, относительно безопасные контакты с персоналом, еду, считающуюся хорошей, и различные возможности для досуга. За несоблюдение всепроникающих местных правил постояльца строго наказывают, лишая привилегий; за их соблюдение он со временем получает право на небольшие удовольствия, которые вовне он принимал как должное.

Институционализация этих радикально различающихся уровней жизни проливает свет на то влияние, которое социальная обстановка оказывает на Я. Это, в свою очередь, показывает, что Я формируют не только взаимодействия его обладателя со значимыми другими, но и условия внутри организации, с которыми сталкиваются ее члены.

Перейти на страницу:

Похожие книги

21 урок для XXI века
21 урок для XXI века

В своей книге «Sapiens» израильский профессор истории Юваль Ной Харари исследовал наше прошлое, в «Homo Deus» — будущее. Пришло время сосредоточиться на настоящем!«21 урок для XXI века» — это двадцать одна глава о проблемах сегодняшнего дня, касающихся всех и каждого. Технологии возникают быстрее, чем мы успеваем в них разобраться. Хакерство становится оружием, а мир разделён сильнее, чем когда-либо. Как вести себя среди огромного количества ежедневных дезориентирующих изменений?Профессор Харари, опираясь на идеи своих предыдущих книг, старается распутать для нас клубок из политических, технологических, социальных и экзистенциальных проблем. Он предлагает мудрые и оригинальные способы подготовиться к будущему, столь отличному от мира, в котором мы сейчас живём. Как сохранить свободу выбора в эпоху Большого Брата? Как бороться с угрозой терроризма? Чему стоит обучать наших детей? Как справиться с эпидемией фальшивых новостей?Ответы на эти и многие другие важные вопросы — в книге Юваля Ноя Харари «21 урок для XXI века».В переводе издательства «Синдбад» книга подверглась серьёзным цензурным правкам. В данной редакции проведена тщательная сверка с оригинальным текстом, все отцензурированные фрагменты восстановлены.

Юваль Ной Харари

Обществознание, социология
Миф машины
Миф машины

Классическое исследование патриарха американской социальной философии, историка и архитектора, чьи труды, начиная с «Культуры городов» (1938) и заканчивая «Зарисовками с натуры» (1982), оказали огромное влияние на развитие американской урбанистики и футурологии. Книга «Миф машины» впервые вышла в 1967 году и подвела итог пятилетним социологическим и искусствоведческим разысканиям Мамфорда, к тому времени уже — члена Американской академии искусств и обладателя президентской «медали свободы». В ней вводятся понятия, ставшие впоследствии обиходными в самых различных отраслях гуманитаристики: начиная от истории науки и кончая прикладной лингвистикой. В своей книге Мамфорд дает пространную и весьма экстравагантную ретроспекцию этого проекта, начиная с первобытных опытов и кончая поздним Возрождением.

Льюис Мамфорд

Обществознание, социология
Психология масс
Психология масс

Впервые в отечественной литературе за последние сто лет издается новая книга о психологии масс. Три части книги — «Массы», «Массовые настроения» и «Массовые психологические явления» — представляют собой систематическое изложение целостной и последовательной авторской концепции массовой психологии. От общих понятий до конкретных феноменов психологии религии, моды, слухов, массовой коммуникации, рекламы, политики и массовых движений, автор прослеживает действие единых механизмов массовой психологии. Книга написана на основе анализа мировой литературы по данной тематике, а также авторского опыта исследовательской, преподавательской и практической работы. Для студентов, стажеров, аспирантов и преподавателей психологических, исторических и политологических специальностей вузов, для специалистов-практиков в сфере политики, массовых коммуникаций, рекламы, моды, PR и проведения избирательных кампаний.

Гюстав Лебон , Дмитрий Вадимович Ольшанский , Зигмунд Фрейд , Юрий Лейс

Обществознание, социология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука