Tough Cookie (СИ)

Он не знает, что делать дальше. Но тишину квартиры начинают разделять лишь тяжелые, болезненные вдохи-выдохи, а Чонгука от пронесшейся волны опустошения только сильнее лихорадит. Он почти теряет сознание, когда Чихо берет его на руки и переносит в спальню, накрывает теплым пледом, оставляя одеяло лежать рядом. У боится оставлять его одного, но все равно, запирает дверь снаружи и несется до ближайшего продуктового и не такой уж ближайшей аптеки, чтобы уже через пять минут чуть ли не вопить на медлительную продавщицу и сбивать прохожих через каждого второго. Потому что, господи, какого хрена, разойдитесь все сейчас же, иначе разнесу асфальтовым катком прямо на месте. Потому что у Чихо руки трясутся, стоит просто подумать, что Чонгук может куда-то исчезнуть, что он не сможет его защитить хотя бы теперь. Потому что Чихо по-бабски так, истерично, трясет головой на обратном пути, лишь бы не думать, что пока он теряется среди бесконечных улиц и поворотов, младший вдруг проснется и забаррикадируется от него десятком стен, шкафов и механизмов, не взломаешь. И как потом подбираться снова никто не скажет. Он ведь даже машину не берет, пугается, что погонит, не справится с управлением и размажет свой череп по асфальту, бросив Чонгука один на один с собой. Это отрезвляет, заставляет поторопиться и выдохнуть только тогда, когда Чихо вваливается в по-прежнему закрытую им самим квартиру, где Чон беспокойно лежит, завернувшись в одеяло, все еще на месте. Слава богу.

Чихо с облегчением сбрасывает пакет со всевозможными лекарствами рядом с кроватью. Чонгук спит, и приходится силой распутывать этот живой клубок, чтобы освободить его от лишней одежды и просунуть градусник подмышку. Чихо кажется, что температура стала еще выше, но в голове ни разу не проскальзывает даже малейшей идеи о том, что стоило бы по-хорошему вызвать скорую. Врачи разделят, оставят У за закрытой дверью палаты и больше никогда не дадут возможности приблизиться к Чонгуку на расстояние куда более меньшее, чем они были до этого.

Закуривая на кухне, Чихо думает о том, что Чонгук просто не выдерживает, организм сдается, отказывается бороться. Потому что, что бы ни случилось, что бы ему ни пришлось взвалить и пронести на своих плечах, он все еще ребенок. Слабый и нуждающийся в защите. Которую Чихо не собирается теперь даже предлагать, которую он просто даст, не взамен, не за что-то, а просто так, потому что это любовь. Между ними, или только у него — неважно, он будет с Чонгуком до тех пор, пока тот сам его не прогонит, да даже если и прогонит — останется рядом все равно. Особенно сейчас. Чихо, докурив, почти проходит в комнату, чтобы разобраться с лекарствами, когда слышит настойчивый стук в дверь, перемежаемый с короткими, но частыми звонками в не отключенный когда-то звонок. Благо Чонгук не просыпается даже тогда, свернувшийся клубком и трясущийся даже сквозь одеяло. Чихо матерится, что вместо того, чтобы заботиться о брате, ему приходится выпроваживать незваных гостей, поэтому спешит открыть, лишь бы этот раздражающий трезвон не разбудил брата.

На пороге так некстати оказывается Сумин. Открывать ей нет никакого желания, но она будто назло, вознамерившись достать его любым способом, прибавляет ко всему еще и противный писк видео-фона, не забывая при этом добить:

— Я знаю, что ты дома. Твоя машина на парковке. Открой дверь матери! — громко говорит женщина. Чихо нехотя открывает и намеренно прислоняется к стене, преграждая ей путь внутрь. Сумин последний человек на Земле, которого он хочет видеть. Особенно теперь.

Она это понимает проницательно быстро, поэтому возмущенно вздергивает аккуратно подведенные брови и заглядывает ему за плечо. В коридоре стоит обувь Чонгука, а позади валяется так и не подобранная куртка. Сумин вскипает моментально, кривится в непонятной гримасе не то отвращения, не то презрения, не то и того и другого вместе, молчит сначала, пытаясь отодвинуть Чихо с дороги, но когда не получается, взвинчивается еще больше, плескаясь ядом едва ли не буквально.

— Что происходит? Не думаешь, что ты перешел все границы с этим ублюдком? Пропусти меня в дом! — Сумин удивленно смотрит на сына, который отрицательно качает головой и не двигается, демонстративно упираясь рукой в противоположный косяк, чтобы наверняка.

— Не. Называй. Его. Так, — с отчетливой угрозой произносит Чихо и уже тише продолжает, постоянно поглядывая боковым зрением в коридор. — Чонгук спит у меня в спальне, а ты не умеешь себя вести и кричишь. Я не позволю тебе разбудить его. Так что, будь добра, просто уходи, — Чихо еле говорит. Желания общаться, а тем более с матерью нет. Хочется выпить кофе, напичкать младшего лекарствами и завалиться рядом с братом, прижать его к себе и почувствовать, что он жив, что и Чихо жив — тоже.

— Что? Что ты несешь? Господи… У Чихо! Что здесь происходит? Почему ты все еще с ним?! — женщина срывается на крик, цепляется за руку сына и требует ответов. И Чихо отвечает. Медленно, размеренно, безжалостно режет своими словами Сумин, потому что молчать больше нет сил.